Да, Бернард прав, она недосягаема для него. Но согласие с Бернардом отнюдь не убеждало Энрике, что именно эти мотивы руководили подавленным писателем, когда тот отказался поделиться номером Маргарет. Бернард сам хотел ее, знал, что никогда не получит, и делал все возможное, чтобы она не досталась Энрике.
После того как Сильвия его отвергла и он не слишком удачно завел роман на одну ночь, Энрике боялся женщин, как никогда раньше. Несмотря на это, социальный протест и соревновательный инстинкт оказались сильнее застенчивости и страха быть отвергнутым. Он знал, что Маргарет живет на Девятой улице. Он не запомнил номер дома, но может сходить посмотреть. В крайнем случае он может караулить ее в подъезде — впрочем, вряд ли у него хватит духа на этакое романтическое дежурство. Схватив с нижней полки справочник, любезно предоставленный телефонной компанией вместе с новым телефоном и новым номером, он стал искать Коэнов. Энрике знал: многие одинокие женщины в Нью-Йорке, чтобы оградить себя от телефонных молчунов и любителей говорить непристойности, либо платят, чтобы их не вносили в телефонную книгу, либо указывают только свои инициалы — последнее, впрочем, могло обмануть лишь самых тупых извращенцев. Подписка на «Таймс» заставляла предположить, что Маргарет могла пойти на дополнительные расходы и купить скрытый номер. Поэтому он с трепетом вел пальцем вниз по длинному алфавитному списку имен манхэттенских Коэнов, пока наконец не добрался до М, и — боже, какое счастье! — не увидел пять «М. Коэн»: две жили в Верхнем Вест-Сайде, две — в Верхнем Ист-Сайде, и одна, только одна-единственная милая М. — на Девятой улице. Именно так, М. Коэн, Девятая Восточная улица, дом 55.
Чувствуя, как в животе у него все переворачивается, Энрике потянулся за телефоном. Несколько раз глубоко вдохнул, но это не помогло. Он решительно набрал номер М. Коэн, зная, что если хоть на секунду задумается, то струсит.
Она ответила после третьего гудка, когда он уже был готов сдаться. В голосе слышалась хрипота — скорее всего, из-за их курительно-разговорного марафона; тем не менее тон у нее был веселый, и казалось, что она не прочь поболтать. Он сказал:
— Привет, Маргарет, это Энрике Сабас. Мы так давно не разговаривали, я решил, что пора позвонить.
От волнения он говорил очень громко и почти прокричал эту неоригинальную остроту — лучшее, что он смог придумать, находясь в том угнетенном состоянии духа, в которое его поверг Бернард.
