«А как, — спросил в 1768 г. посетитель Сан-Суси[63],—ваше величество определили бы английскую систему?»
«Англичане, — коротко ответил Фридрих Великий, — вообще не имеют системы».
Этот оппортунизм усиливается благодаря природной независимости английского национального характера и становится необходимым благодаря демократичности учреждений Великобритании. Вследствие этого в течение последних ста лет английские государственные деятели делали все возможное, чтобы избежать какой-либо заранее намеченной внешней политики, и чуждались, насколько обстоятельства позволяли, всяких конкретных обязательств на континенте.
И Каннинг и Пальмерстон были в равной мере враждебны любым «твердым решениям, основанным на предположениях о вероятном будущем».
«Обычно, — писал последний нашему послу в России, — Англия не берет обязательств в отношении обстоятельств, которые в настоящее время не возникли и которые в ближайшем будущем не предвидятся, и это — по простой причине: все формальные обязательства правительства, которые имеют отношение к вопросам о мире и войне, должны быть представлены парламенту на утверждение, а парламент, вероятно, не одобрил бы соглашения, заранее обязывающие Англию начать войну при обстоятельствах, которые пока что нельзя предусмотреть».
Общие положения этой политики никогда не были сформулированы более ясно, чем в письме, которое Гладстон написал королеве Виктории 17 апреля 1869 г.:
«Англия должна быть совершенно независима в оценке возникших событий; она не должна связывать себя или стеснять свою свободу выбора заявлениями, сделанными другим державам, — заявлениями, на толкование которых могли бы претендовать эти державы; для нее опасно занимать передовые, а следовательно, изолированные, позиции по отношению к европейским конфликтам; что бы ни случилось, для нее лучше обещать слишком мало, чем слишком много; она не должна поощрять слабых, обнадеживая их помощью, а должна твердыми, но умеренными словами удерживать сильных от нападения на слабых; она должна стараться развить и усилить влияние общественного мнения Европы как лучшую преграду против несправедливости, но она должна делать все возможное, чтобы рассеять впечатление, что она навязывает свои взгляды этому общественному мнению, так как она рискует, таким образом, вместо сочувствия вызвать против себя и против справедливости всеобщую вражду».
Таким было в течение более ста лет направление внешней политики Великобритании. Возможно, что теперь, когда Великобритания как будто потеряла свою неуязвимость, эти принципы будут изменены. Возможно, что прежняя политика чередования изоляции с интервенцией может быть заменена какой-нибудь более стройной системой коллективной безопасности и что старая доктрина равновесия сил будет в известных пределах заменена новой, тем не менее можно сомневаться, стала ли авиация решающей силой на войне, и можно считать, что еще на много лет Великобритания должна придерживаться лишь с небольшими изменениями своих старых традиций. Дело личного мнения, должна ли ее позиция в международных сношениях определяться как позиция «честного маклера», «решающего судьи», «всеобщего миротворца», «tertius gaudens» [ «третьего радующегося»] или «неожиданно появляющегося бога» [Deus ex machina].
