Это тоже является своего рода фикцией. В Великобритания, где чиновничество — могущественная сила, это не представляет собой фикции. В других странах взаимоотношения между правительством и чиновничеством сложились не столь удачно.
Основная теория демократической дипломатии гласит: «Дипломат, являясь чиновником, подчиняется министру иностранных дел; министр иностранных дел как член кабинета подчиняется парламентскому большинству, а парламент — воле суверенного народа».
Если бы эти аксиомы были поняты и приняты в 1918 г., можно было бы избежать путаницы в мыслях и действиях. Она произошла не по вине дипломатов, они лишь выполняли распоряжения. Но широкая публика не поняла истинного значения стоящих перед ней проблем. Она пожелала, вполне справедливо, установить демократический контроль над тем, что она туманно называла дипломатией, но она не сумела отделить политику, которая является законным объектом контроля, от переговоров, которые контролю не подлежат.
Аномалии, возникшие благодаря смешению этих двух сторон вопроса, ярко проявились в той пропасти, которая образовалась между теориями президента Вильсона и его действиями. Вильсон был пророком открытой дипломатии и в первом из своих «Четырнадцати пунктов», которые он обнародовал 8 января 1918 г., он заявил, что в дальнейшем должны быть «открытые условия мира, достигнутые путем открытого обсуждения, после чего не будет каких бы то ни было тайных международных соглашений».
Менее чем год спустя Вильсон был призван вести переговоры о заключении одного из наиболее важных договоров, а именно Версальского договора. Этот договор не был тайным, так как его условия были опубликованы еще до того, как они были представлены на одобрение суверенной власти государств, подписавших договор. Но условия мира не были достигнуты путем открытого обсуждения. В действительности в истории человечества редко какие переговоры бывали окружены такой глубокой тайной.
Германия и ее союзники не были допущены к участию в переговорах; все мелкие государства не были оповещены о многих стадиях переговоров; пресса не получала никаких сведений о переговорах, за исключением кратких официальных сообщений.
В конце концов дело дошло до того, что президент Вильсон заперся в кабинете с Ллойд Джорджем и Клемансо, поставил часового с ружьем, который должен был преградить доступ экспертам, дипломатам, уполномоченным и даже членам американской делегации.
Я не утверждаю, что подобного рода тайна не была нужна. Я только отмечаю, что она была беспримерна. Это доказывает, что главный апостол открытой дипломатии нашел, когда теорию пришлось применить на практике, что открытые переговоры абсолютно неприемлемы. Это показывает всю ложность положения, в которое поставил себя президент Вильсон (даровитый и во многих отношениях благородный человек) тем, что в январе 1918 г. не смог предусмотреть глубокой разницы, существующей между «открытыми договорами» и «открытым» путем, которым они могут быть достигнуты, т. е. между политикой и переговорами.
