Во как. Такой аргумент было трудно воспринимать серьезно. Это просто ерунда какая-то. Да нет, наверное, у нее в Москве есть бойфренд, и она сейчас об этом скажет Антохе…
– Я тебя не понимаю, – недоумевал Антон. – Как ты можешь с такой уверенностью говорить о том, что тебе не понравится то, чего даже не пробовала сделать? Ты же не знаешь, как тебе будет, если ты будешь со мной ближе общаться…
– А ты знаешь, как мне будет? – вдруг очень резко спросила она.
Мне показалось, что она говорит очень искренне, я начал волноваться вместе с ней. В воздухе запахло безысходностью.
– Видишь ли, Антон, – продолжала Полина, – я это уже проходила, и я прекрасно знаю, что мне будет хреново, потому что у тебя есть Марго, и вы вместе живете, а я буду третьей лишней. Извини, но этот трезубец не для меня.
– Ты неправа. Если уж я тебе это предлагаю – значит, я понимаю, о чем говорю. Мы же с тобой – взрослые люди, поэтому я подумал, что стоит спокойно обо всем поговорить с тобой, чтобы между нами не было недосказанности. Ты мне очень нравишься, и мне хочется с тобой общаться…
Его красивое признание прервал подошедший официант. Он поставил перед Полиной какой-то сногсшибательный салат; у меня, перепробовавшего все салаты меню, даже авторские, которые запускали в качестве спецпредложения, просто слюнки потекли. Там было что-то из авокадо, рукколы, креветок и еще чего-то, неведомого мне. Я решил завтра же попросить нашего шефа сотворить это чудо и для меня.
– Антон, послушай: я только начала вставать на ноги, у меня интересная работа, я наконец-то поступила на журфак, я не могу бросить все это, – она старалась говорить спокойно и рассудительно. – К тому же ты далеко от меня, ты живешь в другом городе, ты много работаешь… и я, кстати, тоже много работаю.
– Ты все не о том, Полиночка, – голос Антона стал очень мягким и успокаивающим. – Эмоции никогда не мешали работе. Совсем наоборот: если у человека есть эмоции – он жив, его работоспособность вырастает в разы!
– Да, я согласна с тобой. Но иногда так бывает, что эти эмоции тебя опустошают до самого донышка. И ты уже не можешь не только работать, но и вообще быть собой, радоваться жизни… да нет, не радоваться, а просто быть самим собой – независимым и цельным человеком.
Она замолчала и опустила глаза.
– Ты говоришь не обо мне. Полина, а Полина? – он снова протянул к ней руку.
Она по-прежнему ничего не говорила и сосредоточенно смотрела на свой салат. Я бьюсь об заклад: у нее в глазах стояли слезы, и она не хотела, чтобы он это увидел.
