Страны-партнеры во всеуслышание объявили себя странами-противниками!
С этого времени оба государства могли без оглядки на «Запад» наращивать свою военную мощь, готовясь к схватке «друг с другом». Могли испытывать новое оружие, а также дипломатические, тактические и прочие методы войны в заочных спаррингах, например, на полях Испании.
Но об истинных намерениях заклятых врагов знали только посвященные. Из последующих событий выясняется, что долгое время об этом плане не знал и сам Сталин.
Например, Михаил Николаевич Тухачевский, один из первых, совместно с Гамарником, разработчиков военной части плана.
В своей речи на II сессии ВЦИК 1936 года Маршал Советского Союза проговорился: «Я, товарищи, должен напомнить вам, что германские армии при общем большом желании найдут пути для вторжения на нашу территорию. Другой разговор, чем это кончится…».
Но Тухачевский поторопился.
Дело обернулось тем, что его (справедливо, конечно) расстреляли.
Тухачевский же, категорически отрицая обвинения в шпионаже, честно признал себя виновным в подготовке военного заговора в РККА, целью которого было насильственное свержение власти и установление в СССР военной диктатуры. (Причем делать он это собирался на пользу стране! Во вред одному лишь Сталину). Для реализации успеха заговора планировалось подготовить временное поражение РККА в будущей войне с Германией.
(Я полагаю, что озвучивая 1.06.1937 г. «План поражения» на процессе по своему делу Тухачевский, кроме прочего, имел в виду неизбежность своей гибели, и оставлял для потомков законспирированную информацию о наличии у СССР, разработанного ИМ плана, предусматривающего мнимое поражение в предстоящей войне)!
Таким образом, Россия решила переиграть противника с помощью глобальной дезинформации, но западные спецслужбы, после урока «операции «Трест», второй раз на те же грабли наступать не торопились.
***
Но вот, я проснулся окончательно. Неуверенно открыл глаза и осторожно осмотрелся.
В комнате никого не было. На столе, только протяни руку, стояла банка с огуречным рассолом (огурцы я спорол вчера). Ни зеленых чертиков, ни оживших машин, никого не было.
Я неловко поднялся, чуть не уронив банку, выпил рассол, и прочитал, оставленную мне любимой женой, записку:
«Сегодня после работы еду к Клаве. Посидим немного. Поеду обратно – позвоню. Много не пей! Целую!»
«При чем здесь живые машины?», мелькнуло в сознании, и я без сил опустился на, заботливо оставленный в нужном месте, табурет.
