Принц скинул легкую набедренную повязку и, опустившись на одно колено перед кроватью, положил свою ладонь Сью на живот и стал водить тонкой костяной палочкой с пушистой кисточкой на конце по наружной части ее полураскрытого лона.
Она вздрогнула и попыталась встать. Принц с силой надавил ей на живот и, прижав большим пальцем клитор, ввел свою палочку с кисточкой глубже.
— Франко, я… — прошептала Сью с коротким стоном, запрокинула голову, закрыв глаза.
— Удивительная женщина, — говорил принц, продолжая свои упражнения с палочкой. — Вся во власти своей роскошной плоти. Тебе повезло, друг. И мне тоже. Смотри же внимательней.
Он засунул свою палочку глубоко во влагалище Сью, одновременно надавливая ладонью ей на живот. Она согнула ноги в коленях, потом подняла их и положила принцу на плечи. Он быстро натянул на свой довольно вялый пенис презерватив с шишкой из резиновых шипов на конце и, привстав, ловко засунул его во влагалище Сью. Она обхватила руками колени и прижала их к своему животу.
— Целуй ее в губы, — велел принц Франко, не переставая вертеть своим узким мускулистым тазом. — Ну, скорей же.
Франческо повиновался — он был в прострации и почти ничего не соображал.
Сью широко раскрыла губы и вцепилась зубами ему в язык.
— Твоя очередь, друг, — сказал принц, обессиленно сев на пол. — Ее может удовлетворить разве что Казанова.
Потом они обедали втроем на террасе, прилепившейся к скале над морем наподобие большого ласточкиного гнезда. Пол здесь был прозрачный, и поэтому казалось, что до них долетают кипящие брызги ярко-бирюзового прибоя. Сью сидела, положив голые ноги на колени принцу и обнимая за шею Франческо. Она была совсем пьяная.
— Ты меня не любишь, — говорила она заплетающимся языком, обращаясь не то к принцу, не то к Франческо. — Женщину нельзя любить. Нет, можно, конечно, но зачем? Если ты будешь любить ее, ей надоест, и она уйдет от тебя к другому. Люби меня, кэп, и я уйду от тебя к принцу. Но ты не любишь меня, а вот принц…
Она громко икнула и всхлипнула.
Принц резко встал, и Сью чуть не грохнулась на пол.
— Ненавижу бредни о любви и прочей ерунде, — сказал он, брезгливо швыряя в море салфетку. — Они напоминают мне эту кошмарную безвкусицу, именуемую искусством девятнадцатого столетия. Эти проклятые романтики сумели извратить до безобразия прекрасную идею Ренессанса о свободе человеческой плоти. Мадам, когда вы проспитесь, к вашим услугам мой личный самолет. — Он обернулся на пороге и сказал, обращаясь к Франко: — Рад был встрече с тобой, друг.
