При этих словах глаза Веры мечтательно закатились.
– Удивительно, но я и сейчас помню почти все, вплоть до мельчайших подробностей. Иногда я задаю себе вопрос: был ли он такой чудесный? Или же глубина моих впечатлений происходит оттого, что родители держали меня в моральной строгости, и до четырнадцати лет я ни разу не целовалась с мальчиком. Первый раз я увидела его помогающим родителям выгружать чемоданы. Для своих двенадцати лет – я позже узнала, что ему тогда только исполнилось двенадцать, – он был очень рослым. Светлые волосы. Бронзовый загар. Я думаю, он тоже сразу обратил на меня внимание, хотя и не показал виду.
Утром следующего дня я снова его увидела. Он играл в настольный теннис. Играл он великолепно, но при моем появлении стал особенно стараться и гасить изо всех сил. В результате чуть было не проиграл партию. Я играла по традиции пансионатов – «на победителя». Играла отвратительно, и он предложил поучить меня. Мы договорились встретиться после обеда. У него были удивительно нежные и умные руки. Для обучения игре он ласково брал мои руки в свои и показывал как нужно подкручивать мяч.
– Без этого у тебя ничего не получится, – говорил он.
В последующие дни нашего отдыха мы вместе купались и часами бродили по пляжу. Выяснилось, что Володя недавно прилетел с родителями из Нью-Йорка. Он много рассказывал мне о своей жизни там, за океаном. О небоскребах, улицах, заполненных дорогими автомобилями, вечерних огнях Нью-Йорка. Но главной его страстью был Марк Твен. К своему стыду, я ничего не читала из его творчества. Володя же, напротив, демонстрировал изрядную начитанность. Он казался мне очень умным и знающим жизнь.
Вечерами под пение цикад мы ходили по тенистым аллеям пансионата. Однажды, перед самым отъездом мы заболтались и не заметили, как оказались в отдаленной части территории. Аромат цветов кружил нам головы. Южная ночь, спустившаяся неожиданно, окутала нас непроглядной тьмой. Мне стало страшно, и я взяла Володю за руку. Мы поцеловались. Это был первый в моей жизни поцелуй. И он очень мне понравился. Смутившись, мы молча дошли до дверей пансионата.
– Ты мне очень нравишься, – сказал Владимир, не выпуская моей руки.
– И ты мне нравишься, – ответила я; неизведанное до той поры чувство поднималось в моей груди.
Мы обменялись адресами и телефонами и договорились встретиться в Москве.
На следующее утро перед отъездом я обнаружила письмо, просунутое под дверь, содержание которого я помнила все эти годы. Письмо гласило:
