Не оставляя ни минуты передышки, как удары тяжелой плети судьбы по обнаженной спине невольника. Не давая шанса перевести дух, хоть ненадолго прийти в себя, опускались на него невзгоды. До конца – пока ноги не задрожат, пока дух не дрогнет, а мозг будет не в состоянии разродиться ни одной свежей идеей, но сможет лишь бессмысленно прокручивать раз за разом одну и ту же мысль. Как один и тот же кадр в кино. Раз за разом. Превращая все в бессмыслицу.
Тупо. Нелепо. И в тоже время – ничего другого. В такие дни падает давление, и апатия, подчиняя себе каждую клеточку организма, переходит в физическую слабость.
Желания ушли.
Это произошло не сразу. После первого удара все было наоборот. Как у римского легионера в минуту опасности, у него всегда поднималось давление. Лицо краснело. Сознание работало особенно ясно. Мышцы приобретали необходимую эластичность. Случалось ли это на ринге, за штурвалом самолета или в его рабочем кабинете. Место, время, обстоятельства не имели значения. Просто он был таков. Так тигр, почуявший след добычи, весь превращается в слух и нюх, чтобы затем обернуться пружиной, молниеносно разворачивающейся в точно выверенном прыжке.
Не в этот раз. Один прыжок, второй, третий, десятый. И силы уходят. Роли меняются. Тот, кто недавно был хищником, неожиданно становится жертвой. И вот он уже сам не имеет ни времени выверить удар, ни сил его нанести, а может лишь вяло отбиваться и уворачиваться. И вот он уже никакой не тигр, но всего лишь раб, пригвожденный к столбу позора у ног своей судьбы. Он оказался среди слабых.
Да, слабых. Слабых. Эта мысль без конца сидит в его воспаленном сознании. От этого становится так тошно, что нет сил ни поднять руку, ни вытянуть ногу. Приближается грань, за которой ничего нет. Одно лишь оцепенение. Один лишь хаос. Приближается ночь. Дождь, грязь, ветер. Куда все ушло?
Никого вокруг. Кому такой нужен? Друзья, женщины, партнеры, где они? Все ушли. Нет никого. А кто по какому-то недоразумению еще остался, тот скоро уйдет, как и все. Или, не примирившись со своей новой жалкой ролью, уйдет он сам.
Но вот оно. Холодная сталь ручки двери его прибежища подействовала, как стакан холодной воды действует на обезвоженного путника, изможденного непосильным путешествием по бескрайней пустыне. Это место знал только он. Он никогда его никому не показывал со времен юности. Он здесь не был целую вечность. Дверь открылась легко. Уже не надо никуда спешить.
