Писатель Гаврилов, казалось, внимательно слушал эмоциональный пересказ жизненных невзгод красавицы-студентки, думая при этом о ее пухленьких губках.
– Что же делать? – вопрошали губы Яны.
– Надо бы поцеловать Вас в губы, – задумчиво ответил Гаврилов.
«Как прикольно! Но так быстро нельзя», – подумала Яна и вслух сказала:
– Да нет, Вы меня не так поняли! Что мне делать?
– Что делать Вам? – возвращаясь к действительности, переспросил Гаврилов. – Прежде всего, не надо бы читать Чернышевского, который, к несчастью советских школьников, не раз задавался этим вопросом. И к чему, скажите, его это привело?
– Кто это, Чернышевский?
– Счастливое поколение: не знает Чернышевского, – промолвил Гаврилов и кратко изложил, кто это был такой, не забыв упомянуть и о значимости его идейного наследия. После чего плавно подвел к выводу, что вопреки большим и не совсем понятным стремлениям, свойственным некоторым людям, делать ничего грандиозного лучше не надо. Согласно его, Гаврилова, теории, все выйдет и так, само собой, благодаря каждодневной вполне обыденной деятельности. Жизнь сама все расставит по своим местам в соответствии с одной только ей известным порядком. И то, что минуту назад представлялось чем-то неприятным и даже ужасным, запросто может оказаться чем-то совершенно иным или явиться причиной чего-то нового и притягательного.
– Возьмем, к примеру, упомянутую черную кошку. А ведь, не перебеги она Вам дорогу, не получили бы Вы мой автограф, не наслаждался бы сейчас писатель Гаврилов непревзойденной Вашей красотой.
Студентка, услышав комплимент, заметно покраснела.
– Да, но институт – это не мое. Я просто в отчаянии, моя жизнь пропадет даром. Брошу все… – не унималась тяготеющая к высокому студентка.
– Ну-ну. Все наладится. Вот увидите. К тому же вы не знаете, чего точно хотите. И, следовательно, не совсем ясно, ради чего Вы будете бросать то, что имеете.
– Вам, увлеченному, состоявшемуся человеку, хорошо говорить. А у меня все так туманно.
– Допустим, что и у меня тоже все было туманно и переменчиво, как, впрочем, и сейчас, – сообщил писатель, любивший говорить правду.
– И Вы не всегда ощущали свое высокое призвание творить? – при последних словах глаза слегка одурманенной студентки, горевшие до той минуты благоговейным светом, расширились в недоверии.
– Вовсе нет.
– Как это нет?
– Да так как-то, знаете ли. До тридцати пяти лет я трудился бухгалтером. Занятие, надо сказать, далеко отстоящее от моих нынешних увлечений.
