Аппендикс | страница 97



А для них началась совсем новая жизнь. В ней не было того блеска и величия, в котором, заглядывая в будущее, всегда был уверен Мирон, но он не успевал об этом задумываться. Они выступали с концертами на утренниках, в сиротских домах, в кинотеатрах, профсоюзных клубах, лабал Мирон и по жмурикам, и особенно в интеллигентской среде был по этому делу просто нарасхват.

Постепенно он научил Надю слышать глазами: главное было смотреть на его лицо и руки, когда он сидел за фортепиано. Почти весь свой заработок Мирон тратил на слуховые аппараты, и вскоре у Нади дома можно было бы провести выставку технических усовершенствований. Тут были и просто слуховые трубки, и рожки, и немецкие электрочемоданчики, и даже американское ламповое переносное чудо. После работы Надя мчалась домой отпустить няню. Неожиданно она стала матерью восьмимесячной малютки: брата и его жену сослали, и она усыновила их ребенка.

Наедине Мирон брал Надю за руку, пытался целовать, делал ей предложение, умолял выйти замуж пусть и не любя, просто ради сына, но она уклонялась и отшучивалась. Смеялась, смеялась рядом, и это уже было для него ослепительным счастьем.

…никогда больше не говорила о……причину…

…музыка…

Подземные воды

Рим был миром, и мир есть Рим.
И если те же названия даются тем же вещам,
Не обойтись здесь без имени Рима,
Называя его именами земли и волны,
Можно измерить мир Римом,
Ибо план Рима является картой мира.
Жоакин Дю Белле. Римские древности

«Два чужеродца, два обломка далеких миров, отшлифованные морем, в результате мы стали с тобой похожи», – по-старушечьи сентиментально изрекла я, исчезая из поля зрения зрителей и актеров, которые только что вместе с нами сыграли такой удачный спектакль.

Да-да, мир очевидно распадался, но сколько раз с ним это уже случалось? И имело ли это значение для тех, кто существовал в параллельном пространстве кривого зеркала? Ведь для нас этот распад начался намного раньше. Знание чужого нас, конечно, обогащало, но мы были все же скорее существами двойного отсутствия, чем двойного присутствия. О, мы понимали и тех, с кем жили раньше, и тех, с кем жили сейчас. Но они-то нас не понимали! Ни те ни другие.

Он не обломок, а потомок Децебала, – возразил Флорин.

Странно, что он так противился признать, что был обломком. Ведь это было очевидно. Если он действительно был в родстве с тем доблестным воином, его предки были не из самых видных и смелых, иначе бы они не спаслись от этнических чисток, устроенных Траяном, а были бы убиты в бою или перевезены в Рим, чтобы пройти под триумфальной аркой с цепью на щиколотке, а потом сгинуть в подвалах Туллианской тюрьмы.