,
член которого, чтоб его сподвигнуть,
по ее собственным рассказам, она, перед тем как обсосать, макала в посылаемую мамой красную икру. Говорила, что действовало.
Узнав несколько лет спустя от дочурки, что, до того как жениться на богатой местной невесте, этот лысый дядя каждую ночь приходил к ней в кроватку, она мгновенно постарела, покрасила волосы в черный цвет и обратилась в гарпию, жаждущую мести.Пока Нинка потягивала начинку из хрусткого шоколада, я занималась перепиской слов святого отца на компьютер. Почерк его был для меня непонятен, я делала кучу ошибок и заискивала перед старыми секретаршами, которые знали все формы, форматы и команды, преданно служа хозяину и не позволяя никакой словесной критики даже в наш с Нинкой адрес, поскольку мы были его капризом. Но и без слов было понятно, что они о нас думают.
Остались они невозмутимыми и тогда, когда в офис, хлопая многочисленными дверями, вошли немцы в черных широкополых шляпах и через переводчика объявили, что итальянская сторона в лице святого отца разворовала деньги компании, и потому все обанкротились, и музыки больше не будет. После страшного крика, шума, прихода дрожащего завхоза, а затем адвоката, подтягивающего вверх манжеты с золотыми запонками из античных монет, после звонков сверху хрустальную лавочку закрыли, а потом опечатали.
Но любая трагедия, происходившая в этом городе, казалась сновидением. Не оперой, нет, пожалуй, оперного в этом городе было не так и много, но просто сном, смывающимся при пробуждении.
Однажды, правда, мне приснилось, что я смотрю на этот город из зала. В нем обитали дворцы, церкви, статуи, лестницы и фонтаны, а зрителями были люди и их меняющаяся судьба.
«Отдай стеклышко», – выкрикнул в зал явно не по сценарию голос худенькой церквухи, и я поняла, что она ищет именно меня. Я не знала, о каком стеклышке идет речь, но чувствовала, что почему-то она имела право у меня его требовать. Пригибаясь за спинами зрителей, я попыталась ускользнуть и оказалась на галерке. Там никого не было, кроме одного бесполого существа, то ли старика, то ли старухи, которое еле заметным жестом указало мне на пустое кресло рядом. Под новым углом зрения все декорации начинали заваливаться вбок, но стоило мне пересесть по другую руку незнакомца, как воцарялась торжественная, яркая красота. Дворцы переставали кривляться и застывали с тем достоинством, которое отмечают все путешественники, когда-либо побывавшие в Риме. «Слабó пожаловать», – сделал пригласительный жест мой сосед или соседка, и, взглянув на него внимательно, я заметила, что он помолодел лет на пятьдесят. В руках он крутил что-то блестящее, и, когда предмет на секунду приостановился, я разглядела прозрачный шарик, в котором, словно магма, горела красная капля другого стекла.
