Когда Флорин приоткрыл ресницы, а я отвела взгляд от его, словно лопнувший футбольный мяч, приплюснутого к асфальту лица, молодчиков и след простыл. Только пес, не до конца сорвав коричневую бумагу, слюняво дожевывал выпавший из чьего-то кармана бутерброд. Неожиданно все остановилось: исчезли пляшущие, замолкли птицы, площадь опустела. Луна покрылась прозрачно-черной вуалью облака. Редкие тяжелые капли одиноко зашлепали по асфальту, а потом разом хлынуло. Яркий плазменный шнур завис над виднеющейся из-за далеких домов гигантской золотой статуей Спасителя, и загрохотало.
Под дождем и ледяной водой питьевого фонтанчика-носаря Флорин отмыл лицо, и мы молча двинулись к вокзалу. Поход в полицию означал бы заполнение множества бумаг и пустую трату времени. Мы оба, будучи нелегалами, не могли пока позволить себе подобного развлечения.
Итак, мне не с чем больше было идти к Дарио, к тому же я была уверена, что он уже уехал. Выйдя к перронам, однако, я заметила его щуплую фигуру рядом с билетной кассой. Понуро он упрекнул меня, что «теперь вынужден отказаться от важной поездки». Бедняга. Но мне-то теперь вообще негде было ночевать, и даже упрекнуть в этом было некого. Через два дня мне нужно было сваливать с предыдущей квартиры: бывший хозяин, взвинтив цену, нашел других жильцов.
Вокзал кишел теми, кто оказался здесь по случаю путешествия или встречи, а заодно – продавцами, покупателями, зеваками, ворами, бомжами, влюбленными, местными, забившими стрелку под квадратной аркой, и разношерстными группками иммигрантов, обменивающихся инфо по выживанию. Вокзальная квинтэссенция временности сближала две удаленные точки существования: лихорадка встреч и прощаний напоминала то ожидание в отсеке для безнадежно больных, то отдавала свежестью вестибюля роддома. Последние полчаса я чувствовала себя ближе к первому полюсу и с грустным восхищением поглядывала на тех, кто крутился вокруг второго.
В конце концов Дарио, выслушав историю о краже и взглянув в левый незаплывший глаз хорошо сложенного Флорина, пожурил меня за невнимательность и неосторожность и смилостивился: уж ладно, я ему-де заплачу за два месяца в следующий раз, а пока могу заселиться, но почему-то не раньше чем через три дня. Кое-как удалось убедить его разрешить мне перевезти хотя бы вещи.
Мои все еще неприятно подрагивающие пальцы теребили какой-то предмет, то доставая его из кармана, то кладя обратно, и только потом, когда Дарио, получив-таки часть денег за свой билет в кассе, ушел, я поняла, что это были ключи от моей старой квартиры.
