и
Ван Стиллера будет вселять в него смелость и спасать от одиночества.
«Dio è morto[42], Бог умер, – пел новый, неожиданно встретившийся друг. – Я видел множество людей моего поколения. Они уходили, они шли по дорогам, которые ни к чему никогда не ведут, чтобы найти мечту, приводящую к сумасшествию из-за поисков того, чего они не могут найти в мире, который у них уже есть, который проходит по дорогам, пропитанным вином, через комнаты, что таблетками превращаются в облака дыма мира города, остающегося вражеским и равнодушным к нашей старой цивилизации и к Богу, который умер».
Утопая непомерно широкими ступнями в светлом песке, он возвращался к морю. При виде забытых, одиноко стоящих у коричневатого влажного края деревянных сабо с надписью на кожаной полоске сверху доктор Шолль его накрыло волной жалости к самому себе. Схлынув через несколько секунд, она оставила ощущение продолжающегося падения, которое всегда настигало его, когда он стоял на какой-нибудь возвышенности.
– Малыш, хочешь мороженого? Иди сюда, – позвала мать.
Розы на ее купальнике шевелились, и Марио понял, что любит ее.
«На обочинах дорог – Бог мертв, в машинах, купленных в рассрочку, – Бог мертв, в мифах лета – Бог мертв».
– Невозможно терпеть этот треск, и что за содержание?! Что они преподают молодежи?! – воскликнул работавший завхозом в школе и потому принимавший особенно близко к сердцу вопросы воспитания отец, театрально развернувшись в сторону звучащей музыки и переложив третье мороженое в левую руку, чтобы взмахнуть правой. Разудалую Дочь помидорного короля, как и последовавший за ним ностальгический Фрин-фрин-фрин про музыку в зимнем баре, которую когда-то бывшие влюбленные слушали вместе, отец, и сам любящий петь, еще как-то мог вытерпеть, но песню, в которой не было ничего песенного, нужно было немедленно выключить.
Соседи слегка приглушили транзистор, а потом и электрофон, и теперь Марио боялся даже сглотнуть, чтобы не пропустить ни одного слова.
«Говорят, что это мое поколение больше не верит в то, что маскируется под веру, в вечные мифы родины и героизма, потому что пришел момент отказаться от всего, что фальшиво, от пустой гордости и благопристойности и от Бога, который умер, в лагерях смерти Бог умер…»
Все ближе была слышна сирена Скорой помощи, и последние слова он так и не расслышал.
Любимое мороженое Кремино звало оберткой: синим – неба, темно-коричневым – шоколада.
Опять Марио заметил на коленях у матери красную обложку «Дочери корсара».
