Черный русский. История одной судьбы | страница 8



Грязь на борту была практически неописуемая, и ничего нельзя было получить кроме как за деньги. Стакан воды, к примеру, стоил 5 рублей. Мужчинам для мытья приходилось тянуть ведра из моря, а женщины платили по 25 рублей за то, чтобы пойти помыться в каюту. <…> С ними французы особенно старались обойтись похуже, обидеть их; неприязнь, нараставшая во время французской оккупации Одессы, сменилась настоящей ненавистью.

Даже несмотря на то, что Дженкинс был на борту другого корабля, Фредерик и его семья находились под официальной американской защитой и поэтому, наверное, были отчасти избавлены от неприкрытой жестокости, которой французы подвергали других. И все же поездка не могла быть легка, особенно для Эльвиры и мальчиков.

После примерно сорока часов пути, вечером 7 апреля, «Император Николай» вошел в Босфор – узкий пролив, разделяющий Европу и Азию, – и стал на якорь в нескольких милях к югу от Черного моря, возле Каваки, небольшого городка на азиатском берегу, теперь называемого Анадолу Кавагы. Над местностью тогда, как и сейчас, возвышались развалины древнего замка, у которого на европейской стороне был двойник, столь же разрушенный. Загадочные памятники византийского и генуэзского прошлого – первое, что увидели пассажиры «Императора Николая», и это сразу позволило им понять, как далеко от дома они оказались. Ночью пришли и другие корабли из Одессы, к утру их было полдюжины, и все были под отказ набиты эвакуированными.

Беженцы прибыли туда, где надеялись быть в безопасности, однако там они обнаружили, что страшное испытание еще не окончено. Французские офицеры поднялись на борт «Императора Николая» и расставили повсюду сенегальских часовых. С пассажирами обходились как с заключенными; им приказали высадиться с судна, чтобы на суше подвергнуть их медицинскому обследованию и карантину. Поскольку в Одессе была эпидемия тифа и вши распространяли болезнь, союзники организовали «суровую дезинсекцию», обязательную для всех прибывших из России.

Французы руководствовались законными принципами здравоохранения, но вместе с тем процедуры эти были унизительны, да еще и охрана вела себя с пассажирами жестоко. О том, как переносили все это Фредерик и его семья, можно судить по описанию Лобанова-Ростовского: «Это было душераздирающее зрелище – баркасы, полные мужчин, женщин и детей, отплывающие к месту карантина в Каваке. Пожилые мужчины и женщины из уважаемых и богатых семей, привыкшие к роскоши и обходительности, ковыляли вниз по сходням под проклятия и грубые выкрики французских сержантов, обращавшихся с ними как со скотом».