Это испытал на себе и черный ямайско-американский поэт Клод Маккей, когда посетил Россию через несколько лет после революции 1917 года, – он был поражен «чрезвычайно многоязычным населением Москвы». Его также приятно удивило то, что «для русского я был просто другим видом, но более странным, с которым он еще не знаком. Я был интересен им, каждому и всякому, старому и малому, и это было по-доброму и очень забавно». Белые же американцы, отправляясь за рубеж, везли с собой свои расовые предрассудки. Эмма Харрис, черная певица, поселившаяся в России перед революцией, узнала об этом от Сэмюэля Смита, американского консула в Москве, с которым встречался и Фредерик. После ареста в русском провинциальном городе Казани по надуманному подозрению в шпионаже на Японию она обратилась за помощью в консульство и благодаря вмешательству Смита была освобождена. Но, увидев ее в Москве, он воскликнул: «Как удивительно! Мы не знали, что вы негритянка!» Она поняла, что могла и не дождаться помощи, если бы было известно, какой она расы, и что ей не стоит рассчитывать на какую бы то ни было помощь в дальнейшем.
Вследствие отношения русских те немногие черные, кто был проездом или жил в России, не сталкивались с расовыми предрассудками и могли жить той жизнью, какую сами себе выбирали. Фредерик сам признает это годы спустя, когда шокирует туристку, гордо назвавшую себя «южной женщиной из Америки», сказав, что в России «нет цветного барьера».
Это обстоятельство заставляло по-разному смотреть на Россию черных и белых американцев. Фредерик мог радоваться тому, что в царской России о нем не судили по цвету кожи, и он был столь же свободен – и несвободен – как и любой русский. Однако для белого американца, твердо уверенного в том, что его страна служит маяком для других наций и что его гражданство дает ему особые свободы, Россия была чем-то совсем иным – реакционной автократией, пронизанной мракобесными взглядами, что лучше всего было видно по полуазиатскому облику и закоснелой религиозной культуре Москвы.
* * *
На карте Москва выглядит как колесо. От Кремля-ступицы к Садовому кольцу – непрерывной ленте из широких бульваров, опоясывающей центр города, – расходятся проспекты-спицы длиной в милю. Все московские адреса Фредерика, равно как и его будущие деловые предприятия, были сконцентрированы в одной и той же северо-западной части города, в окрестностях Триумфальной площади, которая была (и остается) большим пересечением Садового кольца и Тверской-Ямской улицы – одной из главных спиц колеса. Это место собрало в себе несколько наиболее популярных театров города, и, вероятно, именно здесь искал работу Фредерик, когда впервые приехал в Москву.
