Впереди у меня был «новый» Скопье, упрямо поднявшийся из руин землетрясения 1963 г.: массивные треугольники и сферы из монолитного бетона, которые, как и в Приштине, уже потрескались и позеленели от сырости. Всюду попадались граффити не на македонском, а на причудливом английском жаргоне «Заводного апельсина»:
Hors hav hardons… bad end… no future, mucky pup
Гане Тодоровски, поэт города, понял, что все это значит:
Вардар безмолвно мчится и бурлит,
веками день и ночь в воде смывая
иллюзии и скверну, имена
умерших, похороненных, забытых,
несет стволы и пни, людские судьбы,
империи былые и величье,
уносит все в своем водовороте,
и все крушит, и снова катит волны.
Все зыбко, недостойно и непрочно
[20].
Похоже, только у турецкой мечети, церкви с закопченными стенами и опор древнеримского моста есть прочная основа. Македония, откуда Александр Великий отправился покорять мир, где началось знаменитое восстание Спартака, была историческим и географическим ядерным реактором. Здесь во времена упадка Османской империи впервые прозвучали взрывы этнической ненависти, излучая радиацию европейских и ближневосточных конфликтов XX в. Македония была словно хаос, существовавший до начала времен, в котором, как сказал мне поэт Тодоровски, «маленький лучик света мог зародиться, а мог и умереть».
«Кто, как не дьявол, мог создать такой склеп?» – восклицала британская писательница и историк Мерсия Макдермотт в книге «Свобода или смерть: Жизнь Гоце Делчева» (Freedom or Death: The Life of Gotse Delchev) – истории о человеке, который возглавил в Македонии партизанское движение против турок. По словам Макдермотт, Делчев был болгарином, а Македония в то время – Западной Болгарией. Претендентов на македонскую землю и кровь – легион. Здесь сталкивались европейские, азиатские и африканские тектонические плиты, формируя наиболее причудливые земные ландшафты и изливая самые широкие потоки лавы. К примеру, племя африди из Восточного Афганистана хвалится происхождением от македонцев – воинов Александра Великого, дошедшего на востоке до Индии.
Я закрыл глаза, пытаясь избавиться от очевидного эффекта сорокапятилетнего влияния югославского коммунизма. В этот момент я увидел ландшафт Северной Греции: ясность эгейского света; озера, подобные запылившимся зеркалам, которые усиливают самые миролюбивые мысли; осеннюю листву, хотя и менее впечатляющую, чем в Северной Америке, но все же не имеющую себе равных в тонких оттенках серого и красновато-бурого. И я видел – игнорируя завывания ветра из Центральной Азии – восточную форму тайны и магии, освоенную Западом и превращенную в нечто совершенно безопасное: в основу волшебной сказки. «Македония – страна, которую я всегда представляла между сном и явью, – пишет дама Ребекка, – с самого детства, когда мне надоедало то место, где я находилась, мне хотелось, чтобы оно превратилось в город наподобие Яйце… Битолы или Охрида».
