Милошевич лично распорядился возвести этот мрачный монумент на вершине холма. Когда он впервые указал пальцем на пятнистые, безликие холмы Старой Сербии, покрытые клубами дыма от близлежащей фабрики и перекрещенные линиями электропередачи, и произнес «Никто больше не победит вас», он прекрасно понимал, какой эффект произведут эти слова[18].
Весной 1937 г. дама Ребекка побывала в этих же самых местах. Милошевич тогда еще не родился. Она увидела, что означает выражение «поражение отнимает все»:
Истертые, пустые холмы, которые во времена Милутина кипели жизнью… теряются в бескрайних просторах, и путешественник может проехать по ним многие мили, прежде чем встретится с приличной жизнью, где в изобилии изысканной пищи. ‹…› Когда была построена Грачаница, люди питались жирным мясом и дичью на серебре и злате. ‹…› Но, поскольку христиане проиграли битву на Косовом поле, вся эта жизнь исчезла. ‹…› Ничего… не осталось… следы ее прискорбно слабы, слабы, как тень от солнца, подернутого облаками.
Спустя сорок лет слово «поражение» – не просто историческая метафора автора. Это ошеломительная реальность, начертанная рядами черных, закопченных домов с проржавевшими металлическими трубами, хорошо видимых с холма над знаменитым полем битвы. У поражения есть даже имя: Приштина, построенная Тито, населенная албанцами трущобная столица «автономного» Косова, расположенная, словно умышленное оскорбление, между двумя массовыми символами сербов – Грачаницей и Косовым полем. Чтобы добраться от одного к другому, нужно проехать через Приштину.
Приштина была одной из нескольких столиц кочующего двора Неманичей. Дама Ребекка описывает ее как «скучную и пыльную деревушку», которую населяют «мужчины в одеждах западного образца, но более фантастических, чем любое крестьянское одеяние, потому что их портные впервые увидели костюмы только в зрелом возрасте». Сегодня, за вычетом кубистской архитектуры и рынков-толкучек, Приштина, население которой разбухло до 150 000 человек, та же самая «пыльная деревушка», полная мужчин, которые по-прежнему выглядят так, словно до вчерашнего дня не видели ни одного западного костюма.
Только оказавшись в Приштине, я осознал масштаб преступления, совершенного Тито и прочими султанами вплоть до Мурада.
На задних сиденьях автобуса, идущего на юг из Загреба, вокруг меня теснились албанцы с глазами пораженными трахомой. На них были потертые штаны с булавками в тех местах, где обычно располагаются застежки-молнии. Они были мусульманами, но от всех несло перегаром. Даже в самых общепризнанно светских исламских странах это большая редкость. Как везде в Югославии, здесь на каждом шагу – порнографические журналы, и всюду из дешевых транзисторов на полную громкость звучит западный рок-н-ролл. Начался спор за место. Двое мужчин стали кричать друг на друга. К этому я уже привык. Потом они стали толкаться, и дело дошло бы до драки, если бы не вмешались окружающие. Такого я никогда не видел в мусульманском мире, где почти все насилие – политического толка. Внезапно мне стало тревожно. Такого чувства среди мусульман я никогда не испытывал, за исключением территорий военных действий.
