— Да. Послезавтра ехать.
Руки ее опустились, волосы рассыпались опять, ссутулившись, подперла лицо.
— В Москву хочется, но коров некому доверить.
— Думай.
— Андрей Егорыч, если бы вы мать мою попросили недельку поработать? Я сама не уговорю, а вы сможете. А, Андрей Егорыч? Чайка ведь больная.
В ее голосе звучала такая просьба, что отказать было нельзя.
— Она справится?
— Я Костю Миленкина попрошу ей помочь. Андрей Егорыч, если мать согласится, я поеду. Так хочется!
Низовцев сказал шоферу, чтобы крутил баранку на ферму. На стройке был кирпич, был цемент, была кровля, дел хватало и каменщикам, и бетонщикам, и кровельщикам. Оставив «газик» у сторожки, он прошел к кормоцеху, позвал Семена Семеновича и Прасковью на лужок. Те спустились с лесов быстро.
Он пожал поочередно им руки и кивнул каменщику на Прасковью:
— Как она, Семен Семеныч, наловчилась?
Прасковья была в старой одежде, щеки и лоб припудрены кирпичной пылью, из-под захватанного руками платка выбилась прядка волос, тоже выпачканная кирпичной пылью, но круглое лицо, обожженное до черноты солнцем, было веселое, довольное.
— Коли кирпич есть, сразу наловчишься, — ответила она за Семена Семеновича.
— Так я и думал, — сказал Низовцев. — Ты извини, Прасковья Васильевна, что у нас не совсем ладно вышло. Горяч бываю, после ругаю себя.
— Да я все забыла, Андрей Егорыч. Наверно, оба мы тогда погорячились.
— Ну да ладно. Сейчас о деле, извини, что напрямик: некогда ни вам, ни мне — под Тетюши ехать надо, рожь глядеть — в Коневе жать начали.
— Начали? — с просветленным лицом спросила Прасковья. — Оно теперь только поспевай, хлеб ленивых не любит.
— Да, начали, — подтвердил Низовцев. — Дочь твою в Москву на выставку посылают, надо бы ей съездить.
— Пусть едет.
Андрей Егорович откашлялся.
— Я тоже такого мнения, но коров на недельку кому-то надо передать, ты, Прасковья Васильевна, не согласишься?
Прасковья оглянулась на Семена Семеновича. Низовцев, боясь, что каменщик может возразить, опередил:
— Я думаю, ты успеешь и тут и там. Семен Семеныч, сможешь обеденный перерыв подольше сделать?
— Мы и теперь долго обедаем — слишком жарко в полдни работать, — отозвался каменщик.
— Можно, значит.
— Съездить бы ей надо, — задумчиво проговорила Прасковья. — Она ведь нигде не была, мира не видела, ей все кажется, лучше выселок места на земле нет. Только не осилю я, сорок коров ведь.
— Костя Миленкин поможет. Эх, Прасковья Васильевна, нам ли трудностей бояться? Мы любим с ними бороться, одолевать их. Я, военный пенсионер, сидел бы дома, редиску растил, а я работаю, потому что знаю, людям нужна моя работа.
