«Меня, – вспоминал Серебряников, – Дед попридержал. Подожди, говорит, поближе к обеденному времени пойдем, по граммульке где-нибудь выпьем и перекусим… Наступил „час Х“. Отправились втроем – Виктор Александрович, переводчица Татьяна и я. У меня с собой темный, непрозрачный пакет. В нем – бутылочка беленькой из последних запасов. Денег на то, чтобы заказать выпивку в кафе, не говоря уже о ресторанах, после Флоренции не осталось. Идем не спеша. Все заведения, в которых можно было присесть, переполнены. Такое ощущение, что весь Рим, оголодав, переместился в кафе и рестораны. Все вокруг забито. Не меньше часа бродили, пока не наткнулись на совершенно пустое кафе. Кроме трех-четырех женщин, расположившихся у барной стойки, в нем никого не было. Спокойное местечко. Сели за столик. С помощью Татьяны заказали еду. Когда ее принесли, я аккуратно разлил нам с Дедом беленькую. Выпили, закусили. Потом еще по одной. Замечательно посидели, пообедали, отдохнули. Когда расплатились по счету, Дед поинтересовался у Татьяны: „А что это так? Везде все заведения забиты, не попасть, а здесь – свободно, пока мы обедали, никто больше и не появился?“ „Здесь обычно, – объяснила Татьяна, – собираются вечером. Это – кафе для лесбиянок“. Надо было видеть скорость, с какой Виктор Саныч снялся с места и выскочил на улицу».
Вячеслав Платонов, выдающийся волейбольный тренер, жил в Ленинграде неподалеку от Смольного. Платонов дружил с журналистом и писателем Алексеем Самойловым, помогавшим, к слову, Вячеславу Алексеевичу в создании его книг, много о нем написавшим и никогда друга не бросавшим – даже в самые трудные для Платонова времена.
Однажды Самойлов, писатель Андрей Битов и поэт Александр Кушнер, побывав на каком-то литературном вечере, решили встречу продолжить, и она плавно перетекла в квартиру Кушнера, проживавшего, стоит заметить, в одном подъезде с Платоновым и в гостях у волейбольного мэтра бывавшего.
Баров тогда в квартирах нормальных людей не было. Напитки можно было обнаружить где угодно – на кухонных полках, в холодильниках и в книжных шкафах. Все, что в тот вечер у Кушнера обнаружили, было за разговорами, вовсе не праздными, а о судьбах литературы – о чем же еще могут спорить три собравшихся писателя, – постепенно выпито. Добыть еще из-за позднего часа было негде. Оставалось два варианта – выйти на улицу, ловить таксиста в надежде на имеющиеся у него запасы или же разойтись. Не хотелось ни того, ни другого. Оба означали конец славного вечера.
