— Нет… не надо. Я думаю, лучше не надо…
— Вы волнуетесь?
— Не знаю.
— Вы боитесь смерти?
— Я болен. У меня больше нет сил. Я… — Он положил руку на грудь, как будто бы с беспокойством прислушиваясь к биению своего сердца.
— Вы знаете, где работает ваш сын?
— В последнее время — нет. Я не хотел, чтобы доктор рассказывал вам.
— Однако два дня тому назад вы настаивали, чтобы доктор познакомил нас.
— Я настаивал?
— Вы хотели мне что-то сообщить. Не так ли?
— Мне было любопытно увидеть вас.
— И только?
— Простите.
Он извинялся по крайней мере в пятый раз.
— Я болен, очень болен. Все дело в этом.
— Однако ваш сын исчез.
Лагранж забеспокоился.
— Может быть, он поступил, как его сестра?
— А что сделала его сестра?
— Когда ей исполнилось двадцать один год, в самый день рождения, она ушла, не сказав ни слова, со всеми вещами.
— Мужчина?
— Нет. Она работает в бельевом магазине, в пассаже на Елисейских полях, и живет с подругой.
— Почему?
— Не знаю.
— У вас есть старший сын?
— Да, Филипп. Он женат.
— А вы не думаете, что Ален у него?
— Они не встречаются. Ничего не случилось, уверяю вас, кроме того, что я болен и остался один. Мне стыдно, что вы побеспокоились. Доктор не должен был… Не знаю, зачем я сказал ему про Алена. Наверно, у меня была высокая температура. Может быть, и сейчас. Не нужно оставаться здесь. Такой беспорядок! Очень душно. Не могу предложить вам даже стакан вина.
— У вас нет прислуги?
— Она не пришла.
Было ясно, что Лагранж лжет.
Мегрэ не решился спросить, есть ли у него деньги. В комнате было жарко, удушливо жарко, воздух тяжелый, спертый.
— Не открыть ли окно?
— Нет. Слишком шумно. У меня болит голова. Все болит.
— Может быть, лучше отправить вас в больницу?
Это его испугало.
— Только не это! Я хочу остаться здесь.
— Чтобы дождаться сына?
— Сам не знаю.
Странно. Временами Мегрэ охватывала жалость, и сразу же он раздражался, чувствуя, что перед ним играют комедию. Возможно, этот человек был действительно болен, но не настолько, чтобы распластываться на постели, как жирный червяк, не настолько, чтобы в глазах у него стояли слезы, а толстые губы складывались в гримасу плачущего ребенка.
— Скажите, Лагранж…
Мегрэ замолчал и вдруг поймал взгляд Лагранжа, ставший неожиданно твердым, один из тех пронзительных взглядов, который на вас украдкой бросают женщины, когда им кажется, что вы разгадали их тайну.
— Что?
— Вы уверены, что, когда просили доктора пригласить вас на обед для встречи со мной, вам нечего было мне рассказать?
