Широкая дорога закончилась, дальше пошла — узенькая и чистенькая. По ее сторонам показывались кустики. Они торчали из-под снега, как скелетики, и дрожали на ветру, от которого слезились глаза. Учительница прикрыла веки, и казалось, что не идет, а падает в темную пропасть, и хотелось выставить руки. Здесь уже не было ни домов, ни заборов — тут началось настоящее поле.
Оставалось самое простое — дождаться, когда остановятся сердце и ноги, только усталость и город — он будто вслед за нею передвигал свои опухшие от водянки ноги и наваливался на нее сзади темной горой. Остановилась, качнулась. «Боже ты мой…» — повела застывшими губами. «Еще немного», — проговорила себе… Комочек жизни совсем съежился и застыл.
Высоко над полем показался огонь. Не она, а кто-то другой удивился в ней: ах, вот оно как! Вот, как оно приходит. Вот так было с дорогим Севой…
Огонь качался и приближался. Учительница остановилась. Ее глаза не отрывались от огня. Двигались с огнем и тени. Потом послышался скрип шагов, который показался ей угрожающим. Хотела уйти в темноту, в дрожащие кусты. Но сугроб по сторонам дорожки был слишком высок.
Это были люди. Их было человек десять. Они разговаривали. Один из них нес фонарь, поднятый на длинной палке.
— Эй, кто тут? — окликнул ее напряженный голос.
Свое «я» Ксения Марковна еле услышала. Люди подошли. Свет бил в глаза. Они были в шапках, рабочих ватниках и валенках.
— Из города пришла?.. Менять, что ли?..
— Что есть у тебя?..
— На деньги, что ли?..
Они не удивлялись ее молчанию. Они сами решали, кто и зачем в такое время приходит на их поля.
— За молоком, наверно, — предположил один.
— За молоком, значит, — удостоверил другой.
— Молоко у Кругловых. Больше ни у кого здесь нет.
— Что-то не слышал я, что Васька молоко торгует?.. — засомневался кто-то.
Заговорили о молоке между собой. О борьбе, которую ведут между собой военные части. В начале один начальник дал команду корову на мясо зарезать. Но другой уже выписал Кругловым справку о том, что корова приписана к госпиталю — тяжелораненым молоко требуется. Но ходит слух, молоко отвозят одному туберкулезному начальнику повыше всех. И за коровой следит НКВД. Они и сено подвозят. Разговаривая, пошли дальше, оставляя после фонаря смертельную тьму. Но один оглянулся:
— А к Кругловым еще идти — будет сверток направо, — там дом их и стоит. Смотри, не пройди…
И еще послышалось:
— Эх-ма! Что только сейчас не деется, где народ ни бродит!..
