Разговоры показались бы странными, если бы люди знали, что их ждет.
Но еще непонятнее стал бы город без этих разговоров, полных пауз.
Лошади беженцев на площадях великого города сорили сеном. Свидетелей пожаров и отступления — слушали.
Железнодорожные составы вбегали на разъездные пути вокзалов, простреленные пулеметными очередями и обвешанные пыльными ветками маскировки.
Пассажиры разносили по домам отчаянные слухи: армии, которые город должны были защитить, разбиты, — они искали и не находили в глазах горожан ответной смертельной тревоги.
Город никого не обвинял. Он был слишком могуч и велик, чтобы упрекать кого-нибудь. Он еще не знал, но уже готовился олицетворить судьбу целого народа.
Это действительно великий город на нашей немалой планете. Он останется в памяти навсегда, как Троя и Рим.
Перенесенный в будущее, он создал бы новую цивилизацию. Извлеченный из прошлого, он явил бы миру удивительную полноту жизни: усердие мясника, старающегося угодить хозяйственным матронам, и высокомерие поэта, живущего запрокинув голову, щебет детства и задумчивую старость. Город явил бы ту редкую ясность сознания, которое готово принять бытие таким, какое оно есть.
Но все проходит. Как прошло мгновение, как бы ни было оно протяженным: июль — август.
Предчувствия жертвенной судьбы уже одевали его в белые одежды.
Он должен был испить горькую чашу до дна.
За всю страну. За весь свой век.
Война шла уже третий месяц… Но войны еще не было.
Были газеты — сводки с фронтов на первой странице и плакаты, облепившие стены и двери домов, — палец указывал на прохожих: «Что ты сделал для фронта!» — были нервные очереди у магазинов, воздушные тревоги — как будто в каждый уголок города заглядывало плакатное лицо диктора и ухо твое оглушало: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!..»
Генка целый день на улице. Осунулся. Глаза блестят.
Пожарники устанавливают на своей каланче пулемет.
В Таврическом саду маршируют ополченцы. «Танки!…Танки!» — он слышит голоса мальчишек и бежит в дыму и грохоте за горячими машинами.
«Юнкерс» — бомбардировщик, «мессершмидт» — истребитель… Ружье с набалдашником на конце ствола — противотанковое… Один кубик в петлице — командир взвода… От аэростатов толку мало… Иприт пахнет тухлым сеном… Он томится от знания вещей, запахов и правил войны.
В войне принимают участие взрослые, но толк в ней понимают только мальчишки.
Около булочной два пятиклассника за карманы галифе держат милиционера. «Таких толстых милиционеров не бывает», — говорит один. «Диверсант, — объясняет собравшимся прохожим другой. — Переодетый!»