Второй струсил и начал разворачиваться. Ангольские пехотинцы дрогнули и побежали, бросая мешающее драпать оружие и снаряжение. На них с ревом покатилась цепь унитовцев, которым, кроме как вперёд, деваться стало некуда: их позиции наконец-то начала утюжить артиллерия.
Мирослав лежал под днищем БТР и в голос матерился, сжимая автомат. Он видел удирающих ангольцев, но ему было не до них. Он ловил в прицел подбегающие фигурки и стрелял. Нелепо и неумело, совсем не экономя патроны, лишь радуясь, когда падали враги. Иные вставали и снова бросались вперёд, но многие так и не поднялись. Мирослав быстро остался один, даже Игорь куда-то исчез. Он не замечал этого. Он просто стрелял, благо полных автоматных рожков ангольцы побросали много. Унитовцы так и не смогли приблизиться к русскому врачу, превратившемуся в бешеного берсеркера. Они предпочли подтащить уцелевший миномёт. Бух! Броня БТРа прикрыла, но машина запылала. Огонь и дым вцепились в Мирослава, не давая видеть и дышать. Бух! Мина задела покорёженный нос БТРа, упала на землю и взорвалась. Мирослав оглох; его выкинуло из-под брони, мир несколько раз перевернулся; в тело впивались осколки. Затем его с маху приложило об политую кровью песчаную ангольскую грунтовку. Он лежал навзничь, раскинув ставшие непослушными руки, автомат исчез, лицо заливала кровь, но чувства вернулись. С трудом подняв голову и открыв один глаз, он увидел двух бегущих к нему перемазанных грязью здоровенных негров с мачете.
Рев наушников в горящем бронетранспортёре: «Отбей доктора! Начмеда спаси!»
Щелчки пуль по дороге и стволам деревьев. Рикошеты от брони. Свистят.
Крики, мат…
Вспышка боли. Ещё… ещё…
Где моя рука? Я же хирург; мне нельзя без руки. Почему нет руки? Где…
Темнота…
Шум…
Запаянный свинцовый гроб с телом Мирослава Колядуцкого два месяца добирался из Луанды в Ленинград на старом, скрипящем всеми суставами военном транспортнике. Судовой холодильник барахлил в тропиках, и очередной «груз 200» вспучился и потёк. В Ленинграде трюм промыли мощным брандспойтом с дезинфицирующей пеной, а гробы рихтовали кувалдами, чтобы они влезли в грузовик. Затем останки Мирослава застряли в ленинградском морге: оказалось, что родственников, желающих забрать гроб, у него нет. Бывшая супруга Наталья и сводная сестра Анна проявили к похоронам неудивительное равнодушие. Мать Мирослава давно умерла, как и его учитель, Константин Гаврилин. От дочери-студентки Светланы помощи ждать не приходилось; она кооперативную квартиру отца в Москве спешно наследовала. Профессор Гавриил Илисоров, готовящийся стать членом-корреспондентом Академии наук СССР (он им стал через три года, в 1987 году), бывшего соавтора знать не хотел.
