Возвращение русской гейши | страница 82



— Да, я знаю, — спокойно ответила Инга, открывая коробку конфет. — Такие отношения крайне сложны, — добавила она после паузы.

— Не вижу особой сложности, — не выдержала я. — Обычная сделка.

— Ох, Танечка, если было бы все так, как ты говоришь! Но мне 56, а Тиму — 23. И я люблю его, а он пользуется ситуацией.

Такая откровенность показалась мне немного шокирующей. Но Инга сказала это так просто и грустно, что я мгновенно ей поверила.

«Вот, значит, как, — подумала я, наблюдая за ее неторопливыми движениями. — Любит! В таком возрасте женщина, наверное, прекрасно отдает себе отчет в своих чувствах. Но как можно любить такого шалопая?»

— Иногда, правда, — продолжила она после паузы, — я думаю, что люблю не конкретно Тима, а его юность. Просто он воплощение юности и задорной сексуальности.

— Но тогда чего же проще? — сказала я. — Ведь можно найти другого, не менее юного и сексуального.

— Я попробовала, но через какое-то время с ужасом обнаружила, что мне нужен только он.

— Обо мне сплетничаете? — спросил зашедший в этот момент Тим.

Он улыбнулся и поставил тарелку с вымытыми фруктами на стол.

— О тебе, солнце, о ком же еще? — сказала Инга и подмигнула мне.

Через какое-то время мы выпили шампанское и полностью расслабились. Тим без конца рассказывал анекдоты, зачастую крайне неприличные, и случаи из жизни коллег-стриптизеров. Увидев, что Инга смотрит на него весьма недвусмысленно и он периодически тоже посматривает на нее с аналогичным выражением, я решила выйти в тамбур.

— Пойду, подышу с часок, — сказала я и покинула купе.

И тут же услышала, как щелкнул замок.

«Н-да, — скептически подумала я, но на душе стало грустно. — Хорошо, что утром уже приедем. К тому же одно место свободно. Может, кто-нибудь еще подсядет».

Но до Москвы мы ехали в одиночестве. Как потом выяснилось, Инга выкупила свободное место, чтобы нам никто не мешал.


Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:

Внутри вас нет ни радости, ни печали. Они приходят извне. Когда радость или печаль заканчиваются, улыбка или скорбь сходят с вашего лица, и оно становится совершенно обычным. Люди склонны видеть лишь различия и не видят за ними постоянства. Человек, который знает постоянство невозмутимости, легко следует изменениям. Если бы радость и печаль проникали глубоко, они были бы неизменными. Однако они приходят и уходят неожиданно. Все эмоции мимолетны. Однако наш подлинный ум отражает их, как зеркало. Если в сознании преобладают отражения, вы имеете дело с мимолетным. Если же сознание становится чистым, подобно зеркалу, вы прикасаетесь к неизменному.