— Навести справки можно по телефону через несколько дней, уже из дома. Приводи себя в порядок, и пойдем завтракать — если ты не предпочитаешь поесть здесь. Потом складываем вещи и уезжаем.
— Нет, — сказала Кора, решительно откинув назад волосы. — То есть да — завтраку, а нет — «уезжаем».
Сошлись на компромиссе: мы задерживаемся здесь, ночуем, днем пытаемся добраться до моей истории болезни и, если ничего не получится, утром уезжаем.
Ничего не получилось.
Приемная Даггетта была закрыта. Справочная не могла или не хотела связать нас с его родственниками. Разыскать его секретаря я не сумел. В конце концов нашел медсестру, и она сообщила, что то, что мне нужно, получить немедленно я не смогу. Архивы носят весьма деликатный характер; они опечатываются в случае кончины психиатра и выдаются лишь по решению суда или запросу нового лечащего врача. Ей очень жаль, но…
Ничего не получилось.
— Давай обратимся в суд, — предложила Кора.
— Нет, — ответил я. — Обойдемся без посторонних. Я сдержал свое слово — мы ждали, мы пытались. Завтра мы уезжаем.
— Так ничего и не узнав?
— Все придет. Я чувствую.
— Ты и Багдад «чувствовал».
— Иначе.
— Вот как?
Тяжелый был день. Вдобавок ко всему снова вернулись демоны, прихватив с собой запас кошмаров. К счастью, большинство из них с первыми лучами солнца исчезли бесследно. За исключением сценки последнего танца войны вокруг бензоколонки «Ангро Энерджи» с участием всевозможных ужасов; и земля разверзлась под ногами, когда какой-то толстяк пылающим топором разрубил гигантскую голограмму моего мозга… Словом, все те маленькие прелести, которые превращают сон в захватывающее приключение.
Кора не очень радовалась нашему отъезду, но я выполнил свои обязательства, и она сдержала обещание. Почти всю дорогу нас преследовал моросящий дождь, и мы оба были далеко не в блестящем настроении, когда приехали домой.
Едва пришли в себя, как Кора вновь завела разговор об адвокатах. Нет ли у меня надежного юриста, способного заняться этим делом?
— Нет, — солгал я.
Просто мне не хотелось идти этим путем, и подобные разговоры стояли поперек горла. А она не унималась. Я вновь почувствовал злость, на сей раз на Кору, но боялся дать ей выход. Я сказал, что устал, что у меня опять разболелась голова и что мне нужно побыть одному. Потом извинился и вышел на улицу.
Прогулка привела меня к бару, куда я изредка заглядывал, возле старого дома Эрнеста Хемингуэя. Неужели Хемингуэй в самом деле утащил отсюда писсуар и сделал из него дома поилку для своих котов?
