Когда жизнь вновь вошла в обычную колею, она обнаружила, что Чарльз стал меньше нервничать. Его привычка тереть лицо исчезла, и, хотя ей казалось, что в мире поубавилось веселья и счастья, теперь ей иногда удавалось испытать настоящее умиротворение, о котором она раньше даже не подозревала.
И вот однажды вечером доктор Мун неожиданно сказал, что уезжает.
– Хотите сказать, навсегда? – спросила она, запаниковав.
– Навсегда.
Лишь мгновение она не была уверена, что сожалеет об этом.
– Я больше вам не нужен, – тихо произнес он. – Вы вряд ли это поймете, но вы повзрослели.
Он подошел поближе и, сев на диван рядом с ней, взял ее за руку. Луэлла сидела молча, напряженно прислушиваясь.
– Мы всегда договариваемся с детьми, что они сидят в зале тихо и не мешают разыгрывать пьесу, – сказал он, – но если они так и остаются в зале после того, как выросли, кому-то приходится работать вдвойне – еще и за них, – чтобы они получили удовольствие от света и блеска нашего мира.
– Но я хочу света и блеска, – возразила она. – Это все, что может предложить жизнь. Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть, чтобы все вокруг было живым и теплым.
– А все и будет живым и теплым.
– Как?
– Когда тепло будет исходить от вас.
Луэлла изумленно взглянула на него.
– Сейчас ваша очередь встать в центре и начать давать другим то, что так долго давали вам. Теперь вы должны давать защиту тем, кто моложе, хранить мир в душе мужа, а также давать и ничего не просить взамен у тех, кто старше. Вы должны стать опорой людям, которые работают для вас. Вам придется скорее прятать в себе проблемы, нежели ими делиться, придется запастись терпением выше среднего и совершать поступки самостоятельно, а не в паре с кем-то. Весь свет и блеск мира теперь в ваших руках.
Он неожиданно умолк.
– Встаньте, – сказал он, – подойдите к зеркалу и скажите мне, что вы там увидите.
Луэлла послушно встала и подошла к висевшему на стене сувениру – привезенному из Венеции в медовый месяц зеркалу.
– Здесь у меня появилась складка, – сказала она, подняв руку и указав на переносицу, – а еще здесь в тени сбоку – наверное, это морщинки.
– Вы огорчены?
Она быстро обернулась.
– Нет, – сказала она.
– Вы поняли, что Чака больше нет? Что вы его больше никогда не увидите?
– Да. – Она медленно провела руками перед глазами. – Но все это было так бесконечно давно…
– Бесконечно давно… – повторил он; затем: – Вы все еще боитесь меня?
– Уже не боюсь, – ответила она и честно добавила: – Раз уж вы уезжаете.
