Мы напоминали корабли, которые плавали по водам небольшой гавани, иногда двигаясь рядом, но всегда в разные стороны. У нас с Дженни был общий отец, и она, в силу своего возраста, знала о нем гораздо больше моего. Годами я слышал от сестры, что слишком глуп или слишком мал (или и то и другое вместе), чтобы понять то, о чем спрашиваю. Но я не оставлял попытки завязать с ней разговор – может быть, для того, чтобы позлить ее. Однако в тот раз, спустя пару дней после моего разговора с глазом Тома, я решил поговорить с Дженни, чтобы выяснить, что же сосед имел в виду.
– Что люди о нас говорят? – без обиняков спросил я.
Сестра театрально вздохнула и подняла глаза от рукоделия.
– О чем ты, сопляк? – холодно поинтересовалась она.
– Просто хочу знать, что́ люди о нас говорят.
– Ты о сплетнях?
– Ну да.
– И какое тебе дело до этих сплетен? Ты еще слишком…
– Такое, – перебил я, не дожидаясь, пока Дженни заявит, что я слишком глуп или мал.
– С чего бы вдруг?
– Кто-то что-то сказал, вот и все.
Дженни отложила рукоделие, засунув его под подушку, что лежала у нее в ногах, и поджала губы.
– Кто? Кто говорил и что именно?
– Соседский мальчишка. Он сказал, что наша семья странная, а наш отец…
– Что – наш отец?
– Он не договорил.
Дженни улыбнулась и снова взялась за пяльцы.
– И с тех пор ты ломаешь голову над его словами?
– Ну да. А ты бы не ломала?
– Я знаю все, что мне необходимо знать, – высокомерно ответила сестра. – И мне ровным счетом наплевать, что́ о нас говорят в соседнем доме.
– Тогда расскажи мне, – попросил я. – Чем занимался отец до моего рождения?
Как я уже говорил, Дженни улыбалась редко. И лишь в тех случаях, когда чувствовала себя хозяйкой положения или могла показать свою власть над кем-то. Особенно если этим кем-то был я.
– В свое время узнаешь, – сказала сестра.
– Когда?
– Я же сказала – в свое время. И потом, ты же являешься наследником по мужской линии.
Повисла пауза.
– А что такое «наследник по мужской линии»? Чем я отличаюсь от тебя?
Дженни снова вздохнула:
– В данный момент почти ничем. Разве что тебя обучают боевым искусствам, а меня нет.
– Разве тебя этому не учат? – спросил я, хотя и так знал ответ.
Меня и раньше занимало, почему меня учат сражаться на мечах, а Дженни вынуждена довольствоваться рукоделием.
– Нет, Хэйтем, меня этому не учат. И никого из детей: ни в Блумсбери, да и, наверное, во всем Лондоне. Никого, кроме тебя. Разве тебе не говорили?
– Не говорили… что?
– Чтобы ты никому не рассказывал о своих уроках.
