Дима, муж Мирославы, разделял любовь супруги к бандеровцам и ненависть к москалям, поскольку он с детства привык к тому, что во всех бедах непокорного народа Галичины, потомков польской шляхты, виноваты москали. Нет дождя две — три недели — москали виноваты, идет дождь, не переставая две — три недели, москали виноваты, закололо в боку, опять же москали проклятые виноваты. Зомбированное население нескольких областей Западной Украины свято верило в Степана Бандеру, сокрушалось, что он не дожил до наших дней, когда слово бандер превратилось из ругательного в почетное, в чем опять же, москали тому причиной.
Дима Пузик сейчас работал среди своих врагов москалей, но ничего крамольного в них не находил, и только расстраивался. Они угощали его православной и даже закуской и куревом, он, молча, протягивал руку, опрокидывал стакан, яростно курил и затягивал какую-нибудь песенку о ридной неньке Украине.
— Дима, давай еще! нам нравятся хохлацкие песни, — просили коллеги по работе.
— Не хохол я вовсе, — изрекал Дима и громко сморкался.
— А кто же ты?
— Бандер, праправнук Степки Бандеры, слыхали про такого?
— Нет, — сказали ребята. — Да и неинтересен он нам.
— Это великий полководец, ваш Суворов и в пятки ему не годится. Впрочем, кто такой Бандера вы еще узнаете, мать вашу…
— Не расстраивайся, Дима, мы же братья, свои люди — сочтемся. Договаривай. Ты хотел сказать: москали, так? так мы и есть москали, и гордимся этим.
— Ну и я горжусь тем, что я бандер. Давайте на этом поставим точку.
Он уходил в другое помещение, этажом выше, рвал окурок на мелкие кусочки, приговаривая: вот так и вас я буду крушить, москали проклятые.
Заканчивался третий месяц, надо было, как говорится, сматывать удочки, возвращаться домой к семье, к супруге, тем более, что она готова была зачать очередного бойца — бандеровца. Пузик с радостью ждал встречи с Мирославой, которая родила шестого бойца и как она сообщала по мобильной связи, ждет не дождется своего жирного петуха. Только не с пустыми руками и чтоб в карманах ветер не гулял.
— Уже четыре тысячи доллалов, — воскликнул он, а потом пожалел, потому что такая информация для него самого могла нехорошо кончиться. — Но я, пробач, я перепутал, не доллалов, а злотых, нам тут злотые выдавали.
— Будя брехать, петушок, мотай лучше на окзал, — произнесла Мирослава и отключила мобильник.
Свои четыре тысячи долларов он заработал честным трудом, спрятал их в мотню, добрался до Киевского вокзала, взял купейный вагон и через сутки с гаком очутился в родной области, а там автобусом, и домик из дерева кругляка, что так пах елью, встретил его как родного.
