Король многого ждал от своего совершеннолетия. Опасаясь, что заикание помешает ему как следует произнести положенные слова, он даже принес Богородице обет: пожертвовать в посвященную ей церковь деньги и украшения. (Всё прошло как нельзя лучше, и через три дня после церемонии Людовик исполнил данный обет — он привык держать слово.)
Второго октября 1614 года Людовик в златотканых одеждах, усыпанных бриллиантами, отправился в Сент-Шапель. На груди его сверкало ожерелье стоимостью 300 тысяч экю, предназначенное в подарок его будущей супруге. Свиту короля составляли его брат Гастон, принцы крови, герцоги и пэры, маршалы Франции, высшие чиновники и многочисленные дворяне, но единокровных братьев не было: они не желали идти позади принцев, не принадлежавших к королевскому роду. Некоторые не присутствовали по материальным причинам: все участники торжества щеголяли в нарядах, сверкавших золотом и драгоценными камнями.
После мессы отправились в парламент. Королева Мария, встав перед сыном на одно колено, сложила с себя обязанности регентши. «Господа, — сказал Людовик, обращаясь к членам парламента, — достигнув совершеннолетнего возраста, я пожелал прийти сюда, чтобы сообщить вам, что, будучи взрослым, я намерен править своим королевством с помощью добрых советов, благочестиво и справедливо. Я ожидаю от всех своих подданных почтения и повиновения державной власти и королевской воле, которыми наделил меня Господь; они же должны ждать от меня защиты и милостей, каких положено ожидать от доброго короля, который ценит превыше всего их достаток и покой». Обернувшись к матери, он добавил: «Сударыня, благодарю вас за многие труды, которые вы взяли на себя ради меня; прошу вас продолжать править и повелевать, как и ранее. Я хочу и требую, чтобы вам повиновались во всем и повсюду, и чтобы после меня и в мое отсутствие вы были главой моего Совета».
Выслушав несколько длинных официальных речей, Людовик вместе с братом вернулся в Лувр. Всю ночь палили из пушек, а в Париже горели потешные огни. По случаю праздника король освободил нескольких узников и щедрой рукой раздавал милостыню. Он сильно переволновался и плохо спал: перед глазами мелькали лица, люди выстраивались так и этак и всё не находили себе места… Во время церемонии Конде внимательно наблюдал за «кузеном»: «Он еще совсем молоденький, не будет ничего удивительного, если он увлечется какой-нибудь особой низкого происхождения или даже воспылает нежностью к даме, которая станет вертеть им, как захочет, и будет повелевать им вместе с королевством, на беду нам всем», — высказал он венецианцу Контарини свои опасения.
