Дождавшись маршрутку — а тут вместо просторных «Мерседесов» и «Фольксвагенов», как в больших городах России, все еще ходили старые, купленные уже подержанными «Газели» — Аслан втиснулся в нее вместе со всеми — и тут же начался скандал.
— Остановите машину! — заорала одна из уже ехавших женщин, пожилая, полная, с каким-то злым лицом. — Я с этой джамаатовской[5] в одной машине не поеду!
Речь шла о женщине в черном покрывале никаба, протиснувшейся в автобус.
— Я не джамаатовская… — тихо сказала она.
— Чего?! Вон из автобуса, подорвешь еще нас всех! Вон!
Это было уже слишком — Аслан протиснулся в эпицентр конфликта, встал между женщинами, готовыми начать драку.
— Уважаемая ханум, — сказал он, обращаясь к сидевшей старшей, — если вы не возражаете, я поеду здесь, между вами. Если она подорвется, то пусть убьет меня, а не вас.
— Так мы едем или стоим!? — заорал взбешенный водитель.
— Едем! — крикнул кто-то.
Маршрутка тронулась…
— Баркалла, — тихо сказала покрытая женщина, так что ее слышал только Аслан…
У следственного изолятора все было как обычно… черные, как вороны, женщины, вдовы и матери тех, кто погиб в вялотекущей гражданской войне, идущей в горах вот уже несколько десятков лет. Ментовские «УАЗы» — от обычных они отличались бронированием, на небронированных тут ездить нельзя. Несколько ментов с дубинками… щитов у них не было. Здесь не Украина, майдана с киданием бутылок в полиционеров не бывает — каждый полиционер из какого-то рода. Попробуй такое, как в Украине, сделать — такая резня начнется…
К Аслану подошел только Абделсалам, протянул плакат, на котором были написаны слова против беспредела ментов. Больше к Аслану никто не подошел — и так было с тех пор, как он получил грант на исследование проблемы сексизма и гендерной дискриминации в традиционных обществах Кавказа. Во-первых, сумма гранта была не десять тысяч долларов… сначала говорили про сто, потом и про двести тысяч долларов — совершенно нереальные для кавказских правозащитников деньги. Естественно, все обзавидовались… зависть на Кавказе присутствовала везде и во всем, ее было намного больше, чем в остальной России, и она была приводным ремнем множества социальных конфликтов. Второе — он получил грант из-за рубежа, и теперь правозащитники, многие из которых постукивали в ФСБ, просто боялись его. Третье — само понятие сексизма и гендерной дискриминации для Дагестана было диким, это была не проблема, это был образ жизни. И если правозащитники и боролись, то за безнаказанность мужчин, а не за равноправие мужчин и женщин. Потому что невозможно защищать те права, которых нет и которые никому и не нужны.
