Он боялся оставить ее, а в кувшине не было воды, и он не мог ничего поделать. Перерезав веревки, он уселся на полу рядом с ней, не спуская глаз с двери. Одна его рука сжимала пистолет, другая лежала у нее на груди. Почувствовав ее дыхание у себя под рукой, он словно ожил.
Она не соображала, где она и что с ней:
— Солнце! Глаза режет.
Никакого солнца в комнате не было. И скоро станет совсем темно. «Долго же они ее там продержали», — подумал он, прикрыв ей глаза ладонью, чтобы защитить их от тусклого предвечернего зимнего света.
— Сейчас я усну, — проговорила она усталым голосом. — Здесь так легко дышать.
— Нет-нет, — сказал Рейвен. — Нам надо выбираться отсюда. — Но он не был готов к тому, что она так вот просто согласится.
— Ну что ж. А куда?
— Ты не помнишь, кто я? — спросил он. — Мне некуда идти. Но тебя надо оставить где-нибудь в безопасном месте.
— Мне удалось кое-что узнать, — сказала она. Он подумал, что она говорит ему о смерти, в руках которой она побывала. Но, когда к ней полностью вернулся голос, она объяснила: — Я видела человека, о котором ты говорил! Чамли.
— Так ты меня узнала?! — воскликнул Рейвен.
Но она оставила его слова без ответа. Похоже, находясь там, в темноте, она все время повторяла то, что должна сказать, когда ее найдут, чтобы не терять времени.
— Я назвала наугад какую-то компанию, где он работает. Это напугало его. Он наверняка оттуда. Я забыла название. Мне надо вспомнить.
— Не волнуйся, — сказал Рейвен. — Ты молодчина. Еще вспомнишь... А ты смелая! Там ведь спятить можно... Господи Иисусе!
— Я все помнила, — сказала она. — Я слышала, как ты меня ищешь, а потом ты ушел, и я все забыла.
— Как ты думаешь, ты смогла бы сейчас идти?
— Конечно. Нам надо спешить.
— Куда?
— У меня был план. Я его вспомню. У меня было много времени, и я все обдумала.
— Ты что же, совсем не боялась?
— Я знала, что меня наверняка найдут. Я торопилась. У нас мало времени. Я все думала о войне.
— Ты смелая, — с восхищением повторил он.
Она принялась разминать затекшие руки и ноги. Двигалась она размеренно и методично, как автомат.
— Я много думала об этой войне. Я где-то читала — забыла где, — что на грудных детей нельзя надевать противогазы, потому что им не хватает воздуха. — Опершись рукой о его плечо, она встала на колени. — Там тоже было мало воздуха. Я поняла, что они должны чувствовать — эти дети. Я подумала, что мы должны предотвратить все это. Глупо, да? Только мы двое можем это сделать, больше никто. Ноги колет, будто я их отсидела. Значит, отек сходит. — Она попыталась встать, но это ей не удалось.
