Дверь была деревянной, покрытой лаком, с медным дверным молотком, который подскочил, когда я приподняла его и отпустила. Диана Томас тотчас открыла дверь; в жизни она оказалась гораздо лучше, чем по телевизору и в газетах. Она была выше меня, с волнистыми черными волосами, с короткой, текстурированной стрижкой, в которой пробивалась седина. Конечно, она выглядела ужасно; все пережитое отпечаталось на ее лице, но она старалась улыбаться.
– Вы Айрис, – сказала Диана, бросив взгляд на возбужденную свору репортеров, которые прыгали за воротами, фотографируя ее. – Входите, быстро.
– Спасибо, что согласились со мной встретиться. Большое спасибо. Это очень любезно с вашей стороны. Я так сочувствую вам в вашем горе.
Мои слова были банальны, но я понятия не имела, что еще сказать.
– Вам пришлось перелезть через ворота, не так ли? Я видела из окна. Нам приходится держать их на замке. Вы понимаете?
– О боже, да. Конечно. Я оставила свой велосипед на той стороне.
– Он там в безопасности. – Она издала что-то вроде смешка. – Не думаю, что кто-то из них уедет на велосипеде. Вряд ли это в их стиле.
– Спасибо, что согласились со мной встретиться.
Диана вздохнула, выпустив воздух сквозь поджатые губы.
– В каком-то извращенном смысле мне хочется узнать больше об этой женщине. Получить сведения от кого-то, кто ее знает, а не тот мусор, что пишут в газетах. Мы с Сэмом Финчем никогда в глаза друг друга не видели, но получается, что мы, сами того не ведая, были связаны все это время. Я понимаю, почему ему захотелось связаться со мной. Когда все эти ублюдки уйдут домой, может, нам действительно удастся встретиться.
Я последовала за ней по темному коридору с сильно потертыми напольными плитками, указывавшими на старый и заботливо ухоженный дом, и вошла в кухню с французским окном, выходившим в заросший травой сад на заднем дворе. На веревке висело белье – судя по виду, уже довольно давно: оно застыло от мороза.
Стену украшала одна семейная фотография. Я украдкой взглянула на нее. Фото сделали на какой-то вечеринке: на Диане было бирюзовое платье, чуть излишне яркое для оттенка ее кожи, а Гай щурился в камеру, при этом его бледно-розовый галстук был ослаблен, а верхняя пуговица расстегнута. Он был красив. Я понимала, что привлекло Лару, хотя до сих пор удивлялась, что она отважилась на такой крупный и длительный обман.
В доме, похоже, больше никого не было. Мне это показалось странным. Я-то ожидала увидеть здесь собравшихся друзей и родственников.
