Пока научный мир ряда европейских стран всячески глумился над идеями получения атмосферного электричества, просвещённый абсолютизм в лице Бенджамина Франклина (высмеянного в Европе и поддержанного Михаилом Ломоносовым и Георгом Рихманом) упорно шёл к своей цели. Пионеры просвещенческой мысли вовсю занимались изучением лейденских банок, постигали загадочную природу электрических искр, ломали головы над обузданием грозового разряда. Тем самым, они ещё интенсивнее раскручивали динамо-машину новой идеологии, постепенно подчиняя мир главному идеологу – научному развитию. Ведомые мощнейшими философами Эпохи Просвещения – Рене Декартом, Томасом Гоббсом, Дени Дидро и Вольтером, интеллектуальные круги Франции, Англии, Германии, Австрии (неглупые, вроде бы, люди) легко и бесшабашно бросились отрекаться от религии (как, собственно, и требовалось от адептов будущей цивилизации Прогресса). Ничего хорошего из этого не вышло. Неизлечимые болезни, войны, зависть, злость, власть денег остались на своих местах, в почётном первом ряду.
Пришло очередное столетие. Выводов никто так и не сделал. Новомодные идолы и вновь утверждённые «святости» прибавили в цене.Приоритеты ещё более склонились в сторону науки и её преданных паладинов – учёных мужей. Вдохновлённые невиданным порывом, оболваненные люди ещё живее кинулись молиться прогрессирующим носителям высшего земного авторитета – Науке и Технике. Основанные на морали и духовности идеи построения справедливого сообщества окончательно утратили силу и были теперь вообще никому не нужны. Цивилизация, преисполненная чистой и горячей любовью к ближнему, о которой так трепетно мечтали Иисус Христос и пророк Мохаммад, теперь никого не интересовала. Пренебрегая многовековым духовным наследием, поправ бесценный опыт предков, научные достижения дерзновенно брались разрешить неразрешаемое и одолеть непреодолимое. Опять не срослось.
Вместо того чтобы следовать Божьим заповедям и заветам далёких предков, два тысячелетия от рождества Христова люд бряцал рыцарскими кольчугами, изобретал порох, совершенствовал метательные орудия и оттачивал военно-оборонительное искусство. Пятнадцатое, шестнадцатое и семнадцатое столетия булькали пробирками и реортами алхимиков. Восемнадцатый век трещал лейденскими банками, девятнадцатый – грохотал жерлами чугунных орудий. Двадцатый век съёжился от американских ядерных бомб «Малыш» и «Толстяк», адским пламенем воссиявших над Хиросимой и Нагасаки и обративших в уголь десятки тысяч безвинных людей – мужчин, женщин, стариков, детей. За ним наступил двадцать первый век. И мир, попав на мушку стратегических ядерных ракетных комплексов, в ужасе содрогнулся. И замер на краю истории.
