Архиепископ медленным, величественным движением руки остановил его речь.
— Милый сын, — примирительно, ласково промолвил он, обращаясь к кондотьеру. — Я привез индульгенции святого отца для всех участников завтрашней святой мессы и полное его благословенье всем, кто будет способствовать его замыслам.
Тут Джакомо Пацци вдруг упал на колени перед архиепископом. Он судорожно теребит край его одежды. Бледный. Руки воздеты жалобно, умоляюще. Нет, ему нельзя упустить этой минуты, время остановилось, ночь остановилась, вдруг закроются все пути, и останешься одинок, непередаваемо одинок. Не исчезнешь, ты — живой, это он, тот, другой Джакомо — чудовищный призрак, а ты здесь, стоишь на коленях у края пастырского одеянья и всю пустоту своей ущербной жизни сложил, как скверну, к его туфлям. Фабрианские заговорщики совершили убийство в церкви при словах символа веры: "Et incarnatus est…" — "И воплотившегося…"
Архиепископ поглядел на него долгим любопытным взглядом. На самом деле все Пацци такие экзальтированные?
— Ваше высокопреосвященство! — прошептал Джакомо. — Вы верите в человеческое естество Христа?
— Никогда не сомневался, милый сын, — серьезно ответил Сальвиати, никогда не сомневался в истинах нашей святой веры.
— А я не могу в это верить, — с горечью продолжал шепотом Джакомо. — В божественную природу Христа верю, а в человеческую не могу. Слишком мерзок мне человек, я гнушаюсь им, как самим собой, хочу верить во что-то, в чем нет человеческого, — да, в божественное естество Христа верую, твердо верую, а в человеческое — не могу…
— Написано… — сказал архиепископ Сальвиати, — написано: et incarnatus est de spirito sancto ex Maria Virgine et homo factus est… И воплотившегося от духа свята и Марии девы и вочеловечившаяся. И мы преклоняем колена при этих святых словах. С твоей стороны было бы большим заблуждением это отвергать. Языческие боги превращались в людей ради наслаждения. А наш спаситель воплотился затем, чтобы взять на себя боль и все горе человека. Мертвенной бледностью его мы излечены… ты знаешь этот текст.
Джакомо молчит. Архиепископ положил руки на его смоляно-черные женские мягкие волосы.
— Завтра, — говорит он, — завтра придешь ко мне, исповедуешься. Нет такого темного заблуждения, которого не рассеял бы свет веры святой. — Потом обратился к остальным: — Теперь пора отдохнуть. Не забудьте: во время завтрашней кардинальской мессы сигнал к нападению на Медичи — слова, возвещающие чтение Евангелия. Дьяконить будет каноник Антонио Маффеи. Как только он станет лицом к святой книге и возгласит: sequentia sancti Evangelii
