Вообще, я люблю размышлять, когда передвигаюсь куда-нибудь. Прогуливаюсь по тротуару, трясусь в автобусе, плыву в гондоле. Поэтому я отправляюсь на работу пешком. Редакция «Вечернего города» всего в получасе ходьбы от моего дома. Полчаса прогулки – и попадаешь из утреннего города в «вечерний». Вот такая ежедневная машина времени.
Спущусь в Канал ночью, – думаю я. – Через станцию, которую Влад сторожит. Да, хороший он сторож, ничего не скажешь. Играет в подземных гладиаторов, можно сказать, на рабочем месте. Но другого способа туда ночью попасть у меня, наверное, нет. Ведь нужно же до этой Головы доплыть как-то. Даже если днем спрятаться на станции, байк же в рюкзак не сложишь. И еще неплохо было бы взять с собой кого-то. В конце концов, кто то же должен вытащить тебя из воды, если вдруг что…
Я представляю себе реакцию человека, которому предлагают: «Слушай, ты не хочешь ночью спуститься в Канал и поплавать немного на аквабайке? Там будет, конечно, полная темнота, но это ничего, мы возьмем фонарик, да и фары у байка светятся. Ты спрашиваешь, зачем все это? Мы поплывем к Голове, осмотрим ее со всех сторон, неужели это не замечательно? Да, это незаконно, конечно, но это того стоит! Ночная прогулка по Каналу – это же мечта каждого!»
Я перебираю кандидатов на роль такого своеобразного «Пятницы». Ни один из моих друзей или знакомых, пожалуй, не отнесется с пониманием к такому предложению. Разве что можно попробовать захватить с собой Влада, к тому же он весь этот странный кошмар видел своими глазами. Когда «свалка» в тоннеле закончилась, он один доехал до Головы и убедился, что та стоит на своем старом месте, как будто и не отлучалась с него, чтобы попугать подземных гонщиков. Судя по всему, этот Влад просто не умеет бояться.
Взявшись за ручку двери редакции, которая открывается на пять ступенек ниже уровня тротуара, я чувствую себя так, словно не был тут целый месяц. Очень уж необычные получились эти два выходных дня. Меня сразу окутывает табачный воздух, в котором, кажется, осталось так мало кислорода, что дым от сигарет уже даже не видим, из него просто состоит все пространство редакции. Перед каждым из моих коллег непременно дымится папироса, лежащая на пепельнице, как сандаловая палочка перед медиумом. Причем затягиваются ей иногда всего раз или два, и, бесславно прогоревшую, сразу сменяют на следующую. Я один в редакции – некурящий, и этот факт вызывает неизменную жалость моих коллег. Чтобы выжить в такой обстановке, словно в наполненном серными миазмами кратере дремлющего вулкана, я стараюсь как можно чаще быть «в поле». Главред, увидев меня в понедельник утром, даже удивляется:
