— Конечно, я не ожидал, что найду вас погруженным в молитву, — сказал Хеландер. — Но это уже чересчур! — И, срываясь на отрывистый крик, напоминающий лай, он вдруг обрушился на обоих: — Дом Господа нашего не место проворачивать делишки вашей партии!
— «Делишки» — очень плохое слово для обозначения того, о чем мы разговариваем, — спокойно сказал Грегор. И добавил: — Мы не торгаши и не менялы, господин пастор, нас незачем изгонять из вашего храма.
— А вы кто еще такой? — пастор посмотрел на Грегора.
Он увидел то же, что до него Кнудсен: молодого человека, роста чуть ниже среднего, с гладкими черными волосами, худощавым лицом, в сером костюме с велосипедными зажимами на брюках. У них, по крайней мере, есть еще молодые люди, подумал он.
— У меня нет имени. Но вы можете называть меня Грегор.
— Ах, так вы, значит, Грегор, — воскликнул Кнудсен. — Я о тебе слыхал. И уж о тебе-то я бы никак не подумал…
Грегор оборвал его на полуслове.
— Ты вообще слишком мало думаешь, — сказал он.
— Вы из тех, кто вспоминает отрывок из Библии, когда это может принести вам пользу, — сказал Хеландер.
— Да, — отозвался Грегор. — Я один из таких. Но это не моя вина. Зачем вы преподаете нам Священное писание?
— Не слушайте его, господин пастор, — вмешался Кнудсен. — Он всякое ваше слово тут же перевернет.
Все это время они стояли возле деревянной фигуры. Собственно, нас четверо, подумал Грегор. Этот парень, который сидит и читает, тоже попробует на вкус и перевернет всякое слово. Он его вывернет наизнанку и попробует со всех сторон.
— Собственно, вы должны были бы гордиться, что для встречи мы выбрали вашу церковь, господин пастор, — сказал Грегор.
— Церковь — не место для людей, которые не верят в Бога.
— Дело не в Боге, — сказал Грегор. — Главное заключается в том, являются ли те, кто встречается здесь, людьми.
Скоро не будет больше мест, где могли бы встречаться люди. Будут только места для этих.
— У вас неплохие аргументы, — признался пастор.
— Да, говорить он умеет, — вмешался Кнудсен. — В этом он силен.
Тем временем в церкви стало так темно, что белизна ее стен обернулась непроницаемой матовой серостью. Возможно, этот серый цвет издавал бы какое-то излучение, если бы уже наступила ночь, но через высокие окна поперечных нефов было видно, что еще стоят вечерние сумерки.
Освещенный этим неясным светом, пастор спросил:
— Так как, Кнудсен, вы обдумали мою просьбу?
Ради этого я и пошел за тобой, а вовсе не из любопытства.
