Внезапно поднос с хлебом и сыром, который она все еще держала в руках, словно стал тяжелее. Чтобы добраться до стола, Матильде пришлось бы слишком близко подойти к Арвиду, и она поставила поднос на глинобитный пол:
– Сестра-келарь просила передать, что за ужином ты можешь выпить вина.
Арвид опустил глаза:
– Благодарю, вы все очень добры ко мне.
Не было никаких причин оставаться здесь дольше, но покидать это место Матильда не спешила. Она думала о слухах, которые в последнее время ходили в монастыре. Почти все монахини высказывали предположения о том, кем был этот мужчина, а Маура поделилась с Матильдой самой страшной и загадочной версией, которую обсуждала вся обитель: Арвид не кто иной, как сын аббатисы. Вскоре после его рождения она ушла в монастырь, чтобы впредь вести благочестивую жизнь, однако ее прошлое нельзя назвать безгрешным, даже если грех был совершен лишь однажды. Аббатиса скрывала правду не только о своем сыне, но и о том, чьей дочерью являлась она сама. Ее отцом был не простой франк, а…
Нет, Матильде не хотелось даже думать об этом. Изо всех сил пытаясь стереть из памяти таинственный сон и не задаваться вопросом о своем происхождении, она также запретила себе интересоваться тайной рождения Арвида. Но когда девушка направилась к выходу, мужчина, вместо того чтобы приняться за еду, внезапно заговорил:
– Я знаю, что обо мне ходят слухи. И еще я знаю, что всех вас, должно быть, очень смутила моя история. Я и сам только здесь узнал, что… – Он замялся, подыскивая слова. – Это тяжело, – наконец выдохнул Арвид. – Тяжело не знать, на чьей ты стороне…
Матильда застыла: что-то не давало ей уйти, но она не могла понять, что именно. Может быть, любопытство? Безусловно, это порок, но далеко не самый тяжкий. А может, всему виной неловкость? С этим было бы легче справиться, если бы она понимала, на что он намекает. Или же это было нечто более страшное?
– Я знаю, что монахиням запрещено празднословие, – пробормотал Арвид, – но вы, несомненно, говорили обо мне. О том, кем я прихожусь аббатисе. Действительно ли она моя мать. И правда ли, что мой отец – норманн.
Он больше не мог об этом молчать, она больше не могла это слушать.
«Меня это не касается!» – хотела крикнуть девушка, но вслух сказала другое:
– Все мы дети Господни. Только это имеет значение.
Арвид до сих пор не притронулся к еде. Взглянув на поднос, Матильда вдруг почувствовала острое желание съесть кусочек сыра. Она не была голодна, ей просто хотелось проглотить комок, подступивший к горлу при мысли о том, что она тоже может прийти в ужас, узнав, чьей дочерью является.
