– Простите, что доставил вам столько хлопот, мэм, – начал он.
– Я злюсь не на вас! – ответила я, стараясь стереть с лица сердитое выражение. – Но вы должны постараться выздороветь, слышите?! Никаких больше вылазок на улицу!
Я принесла вам поесть, и вы съедите все – не важно, голодны вы или нет! Сложно поправиться, если ничего не есть! Затем я залью рану на ноге йодом и вам будет чертовски больно! Но вы стиснете зубы и вытерпите боль, потому что только так можно вылечить вашу рану. Вам ясно?
Слабо улыбнувшись, он покорно ответил:
– Да, мэм.
– Не называйте меня так. Я не сельская учительница, – улыбнулась я. – Сможете сами поесть или мне покормить вас?
– Я попробую. – Он протянул руку, чтобы взять ложку, и я почувствовала идущий от его кожи жар.
Мужчина с трудом сел. От усилий у него на лбу заблестели капли пота. Когда он собрался с силами, я поставила ему на колени поднос с кашей и занялась ногой. Краем глаза я видела, как гость пытается донести дрожащей рукой кашу до рта и она просыпается на одежду. Но я знала достаточно о мужчинах и об их гордости, чтобы не вмешиваться.
– Сейчас буду мазать рану йодом, вы готовы? – спросила я, заметив, что он доел последнюю ложку.
Мужчина кивнул и потянулся, чтобы взяться за медную спинку кровати. Я открыла бутылочку и так быстро, как могла, налила йод по всей длине раны. Мужчина выгнулся, как струна, и едва сдержал крик боли.
– Кричите, если хотите, мистер.
– Меня зовут Гейб, – проскрежетал он, стиснув зубы.
– Ну что ж, никто не услышит вас, Гейб. Дети на улице, играют, а ближайший сосед – тетя Батти, живущая далеко у пруда. Сейчас я наложу свежий компресс, а потом, обещаю, оставлю вас в покое.
Я старалась бинтовать аккуратно, но, судя по затрудненному дыханию Гейба, его нога сильно болела. Может, отвлечь его разговором?
– Расскажите, как вы поранились, – попросила я.
Мужчина со свистом втянул воздух.
– Я бежал за медленно едущим поездом. Хотел, как обычно, вскочить в грузовой вагон. Но за мной гнались вокзальные сторожа, и я торопился – не хотелось попасть в тюрьму за бродяжничество. Я подпрыгнул и наткнулся на зубчатый край. Было темно, и я не заметил, что он торчит.
– Когда это случилось?
– Не знаю. А давно я здесь?
– Вы провели ночь в амбаре и еще одну в этой кровати.
Гейб выдохнул.
– Наверное, это случилось два-три дня назад. Я потерял счет времени, странствуя без календаря и часов.
Его мягкий глубокий голос напомнил мне звучание церковного орга́на, на котором берут низкие ноты. И при этом слова Гейба рассыпа́лись по комнате легко, словно падающие снежинки.
