Старик и Петька участливо смотрели на нее.
Прошло еще десять минут, прежде чем Лёка смогла опять говорить.
– Зачем мне жить? – спросила она старика вновь. – Для чего вы меня спасли? Как я смогу жить – теперь?!
Лёка не любила сигарет, но сейчас ее голос звучал так хрипло, будто она курила всю жизнь.
Старик пожал плечами.
– Ну что ты из меня душу вынимаешь, доча? Зачем тебе жить? Почем я знаю?! Это только Бог знает, не я. И все, все – кончай этот базар! Раз жива – значит, надо! В мире просто так ничего не бывает! Ты поживешь, оклемаешься, глядишь, потом и поймешь, зачем Господь тебя в живых оставил.
На это Лёка ничего не сказала. Она перестала дрожать, и старик решил, что ей, пожалуй, уже лучше.
– Дом твой где? – спросил он.
– Не знаю, – ответила она. – Раньше я в Большеграде жила. А теперь, наверное, нигде.
Она закашлялась. Старик понимающе покачал головой.
– Отец-мать есть?
– Нет, – прохрипела Лёка, когда перестала кашлять. – Отец умер давно, а мама – недавно. Дом пустой остался. Никто там не живет.
– Дом – это хорошо, – заявил старик. – У нас вот с Петькой и конуры пустой нету! Я когда последний раз с зоны откинулся, домой пришел, гляжу – а хату-то мою растащили! И шифер с крыши унесли, и доски, и даже со стен кирпичи повынимали. Один фундамент остался. Вот с тех пор и бичую. Бродяжничаю, значит. А Петька сроду в своей хате не жил – круглый сирота, только по детдомам да со мной по дорогам. А где твоя-то хата?
– В Штыбове, – сказала Лёка и закашлялась вновь. – Это в соседней области, – закончила она, когда мучительный приступ кашля прошел.
– В Штыбове – это нормально! – обрадовался старик. – Здесь идет автобус, он в Штыбове делает остановку.
– А откуда вы знаете?
Старик усмехнулся.
– Жизнь такая. Я не только дорогу в твое Штыбово знаю, но и знаю, где там у вокзала металлоприемки, а где можно сдать макулатуру или тару. И в Новостахановске знаю. И в Тартарове. И в Киеве. И в Москве. Без этого при нашей жизни загнешься… У тебя, доча, хрусты есть? Деньги то есть?
– Есть, – кивнула Лёка.
От легкого кивка нестерпимо заболела шея. Лёка ойкнула, поднесла к шее руку. Если бы рядом было зеркало, она могла бы увидеть, что багровая борозда у нее на шее распухла. Держать шею прямо было больно, и Лёка немного наклонила голову к плечу. Стало легче.
– Добро, – сказал старик. – Посидишь, отойдешь маленько, а через пару часиков мы тебя к автобусу отведем. И все, все – домой, доча! Дома, говорят, и стены помогают! Только в автобусе глаза отводи и шею рукой прикрывай, а то на вопросы гнилые отвечать придется. Еще к ментам тебя отволокут. Оно тебе надо?
