Каждый твой вздох. Там, где заканчиваются слова, начинается танец | страница 31



Она вдруг вспоминает, как в самом начале их отношений, однажды ночью он начал расспрашивать ее о прошлых романах. Начал вроде бы в шутку, щекоча ее, но постепенно становился все более настойчивым и дотошным. Она пыталась отмалчиваться – к тому же рассказывать особо было нечего, лишь пара подростковых неудачных влюбленностей, в шестом и предпоследнем классах школы, но Себой вдруг овладела какая-то безумная, слепая ревность. Бьянка поддалась этому допросу, этой его страсти Отелло, и выдала пару имен с подробностями. В конце концов она разрыдалась. Тогда он встал на колени и просил у нее прощения:

– Знаю, я идиот. Прости меня. Просто мне так хотелось, чтобы ты была только моей, вчера, сегодня и завтра… И я боюсь, что ты когда-нибудь мне изменишь.

– Я твоя, Себа, посмотри мне в глаза. – Бьянка взяла его лицо в свои руки, чтобы он ей поверил. – Никогда не предам тебя. Никогда, запомни это.

– Я тоже.

– Клянешься?

Тогда он запечатал ее рот поцелуем, и они снова занялись любовью. Почему он не ответил? Почему не поклялся? Ее мать всегда говорила: не нужно много слов – гораздо важнее молчание и действия. И ей казалось, что в ту ночь меж ними был заключен договор душ, который был превыше их сердец, превыше тел, превыше всего. Но действует ли он еще, этот договор? Она и сама не знает, потому что внутри ее только пустота, которая все разрастается и давит тупой болью в животе.

Вот она и на месте – очертания внедорожника видны издалека. «Кайен» выглядывает из-за холма, как дикий зверь; он стоит на небольшой площадке, на опушке леса, и немного покачивается, как будто его кто-то раскачивает изнутри.

И хотя отсюда Бьянка видит не очень хорошо, сомнений нет: эти двое там трахаются, и так неистово, что даже снаружи заметно.

И действительно, все так и есть. Она сидит, раздвинув ноги, на сиденье, он – сверху, охваченный безумным возбуждением.

Флавия стонет так, словно ей больно, но глаза ее открыты, и она бдительно озирает все вокруг, хотя они и посреди пустыря. Он изображает беспокойство:

– Смотри – так ты не расслабишься…

Она отвечает, что, напротив, ей нравится это ощущение близкой опасности, желание быть начеку.

«Ненормальная», – думает он. Но это не важно; сейчас ему хочется лишь погрузиться в ее гостеприимную плоть. Ее тяжелые груди, похожие на груши, с широкими бледными сосками, словно коровье вымя. Себа сосет их и лижет, а она на секунду закрывает глаза. Он продолжает как загнанный зверь, входит в нее, ему хочется взять ее целиком, и он напористо пронзает ее. Пока не замечает синеватый свет, который проникает снаружи и почти ослепляет его.