… короток? неглубокий? Гм.
А вот закрывать глаза не годится, хотя бы он и оправдался туманом густеющим, исказившим перспективу и скрывшим горы. Не попытаться ли его разогнать призыванием ветра по имени Фён, подарившего дамам прибор для высушивания волос? Рядом не было слушателя, чтобы проверить на нем, удачна ли шутка.
Клаус записывал:
«Отныне ты не вникаешь в рассказы о чужой жизни, откладываешь их в сторону, не берешь в руки пересказы чужой реальности;
все выбрасывается, и забывается о выброшенном…»
Клаус был благодарен: за эту остановку в заботах о жилище и пропитании.
За громаду гор, вызвавшую мысль о ничтожности. Возможно ли подобное чувство, если душу не осенило Великое?
«Умалившийся, ты в тени Всевышнего: жди подарка Его, которым ты будешь питаться годы. Бойся странного чувства всемогущества и величия в мире, — тебя поставил кто-то другой на краю».
В тумане послышался скрип уключин. Переговаривались невидимые утренние гребцы. Покрякивали утки и бархатно бормотали супруги их селезни. Водяные курочки вскрикивали. Проверить, все ли в порядке у лебедей, свивших гнездо возле ангара для лодок.
Однажды утром он застал лебедя-мать за переворачиванием яиц и сосчитал, что их шесть, больших зеленоватых. С тех пор он здоровался с нею на местном наречии — грюци! — и она уже клюва не вынимала из крыла и не шипела. Супруг, пребывавший на рейде, начинал воинственно плыть в его направлении и вдруг узнавал Клауса, и останавливался.
Лучи солнца пробили туман, тепло усилилось и ощущалось спиной и шеей.
У всех всё есть, и главное в том — помещенность в среду, в ткань, поддерживающую отдельную нитку по имени Клаус, по фамилии Д.
С этой основой можно рискнуть путешествовать по земле и во времени, питая любопытство, а то и восхищаясь невиданным чем-то в наших краях.
Вообразите себе встречу со Львом Николаевичем Толстым, бывавшем в городе сем, возмутившемся чистотой и раздельностью состояний: едва не побил он гарсона роскошного ресторана, не пускавшего — да что там! всего лишь посмотревшего неодобрительно на — уличного певца, которому Л. Н. Толстому хотелось сделать добро, накормив его знатно.
— Здравствуйте, Лев Николаевич! — сказал неожиданно Клаус в спину прохожего.
Господин в тирольской шляпе с пером повернулся и произнес с заметным акцентом, но не портя русских окончаний:
— Мое отчество Рихардович. Мы, значит, знакомы?
Он смотрел с любопытством, и это живое чувство, столь редкое в наше время в прохожем, Клауса увлекло, и он улыбнулся:
