, по трем заглавным буквам (не путать с ужасной мухой, распространительницей сонной болезни). Новости культуры питали его воображение и мысль, пока молекулы, привезенные в зернах из далекой Бразилии, расшевеливали его кровь, заставляя ее быстрей орошать нужные участки мозга.
Несомненным знатоком тут был профессор Ингольд, его заметки о русской литературе Штеттер ценил и любил, хотя и склонен был не соглашаться с чрезмерным пессимизмом ученого. Тот писал о приверженности русских к крепкой власти, переходящей, в конце концов, в диктатуру. Вот и сегодня критик тревожился о нашествии в их стране новопоставленных памятников Сталину, создателю гулага.
Что ж, русских можно понять: их боялся весь мир, а теперь все их ракеты кончились пшиком. Им осталось оглядываться на прошлое, признаться в любви к тирану и поднять его на щит, и тем самым подняться в собственных глазах, хотя бы и стоя на коленях, но зато над всем миром.
Лео быстро знакомился с состоянием вселенной, почесывая за ухом Базиля, презрительно фыркавшего, но принимавшего ласку. Персидские коты лучше других пород соблюдают субординацию; они обычно и евнухи.
Экономические страницы Лео пропускал: в конторе по управлению его состоянием работали специальные служащие. Сегодня должен был появиться один из них, и главный: Лео пришла недавно мысль учредить какую-нибудь премию; он еще не знал, для какого рода искусств. Если для живописцев, то это удобно для вкладчиков его банков: они могут вкладывать сбережения в картины, а картины отдавать на хранение в банк. Скульптуры бывают громоздки, это лишние хлопоты, а вот плоские высокого качества картины очень удобны, экономичны. Сущие шедевры! Приз за лучший роман или книгу влечет увеличение веса в политике, он будет стрелочник важный, — пустит ли он бронепоезд сатиры или цистерну с пьяной эротикой, отряд кальвинизма или призыв к спокойной потребительской жизни, — все зависит от настроения его, Штеттера Лео. И уж постараются ему не портить его, его настроения.
Самое же непосредственное удовольствие — премия музыкальная. Юные, прекрасные, взволнованные претендентки трепещут, краснеют, бледнеют и ждут гласа судьбы. А ведь он, Штеттер, и не будет ничего говорить своим голосом, он голосом председателя жюри — спокойным, звучным, приятным, такой у Физельна регента, его и позвать в председатели, — объявляет: третье место такому-то, второе еще одному, первое такой-то…
Действительно, не пора ли подумать о наследнике Штеттер
