– Подсчитай быстро, – кричал водитель «татры», – что стоит твой ущерб, уголь там, новый борт. Мы заплатим. Только без акта, понял?
– Хорошо, – сказал мой водитель. – Это будет…
– Ладно.
– А я?
– Я посажу тебя на попутку какую-нибудь. Тут километров сорок, довезут. Сделай мне одолжение. Сорок километров – это час езды.
Я согласился, сел в кузов какой-то машины и помахал рукой приятелю надзирателя Иванова.
Я еще не успел промерзнуть, как машина начала тормозить – мост. Левый берег. Я слез.
Надо найти место ночевать. Там, где было письмо, ночевать мне было нельзя.
Я вошел в больницу, в которой я когда-то работал. Но в лагерной больнице греться посторонним нельзя, и я только на минуту постоять в тепле зашел. Шел знакомый вольный фельдшер, и я попросил ночлега.
На следующий день я постучал в квартиру, вошел, и мне подали в руки письмо, написанное почерком мне хорошо известным, стремительным, летящим и в то же время четким, разборчивым.
Это было письмо Пастернака.
1966
