Ландик следом за ним заковылял к Желке, но медведь, повернув к нему свое заросшее лицо, вместо того чтобы представиться, как это принято у воспитанных людей, заворчал:
— Если не умеете править лошадью, не беритесь.
Прижимая пальцы к ушибленному лбу, Ландик отрезал:
— А чего вы летите сломя голову, если не умеете ездить?
Он хотел еще добавить что-то о езде на помеле, но сдержался.
Такого взаимного «обмена любезностями» было достаточно, чтобы они стали врагами.
Желка, придя в себя, укоризненно посмотрела на Ландика и, принимая помощь лап Дубца, словно сговорившись с ним, тоже зашипела:
— Не умеете ездить…
Она уже перешла на «вы». От стеснения, или она рассердилась? Прозвучало это как шипение маленькой обезвреженной гадючки, но это был и ядовитый укус, от которого чернеет и немеет тело. Ландика точно холодом обдало: вместо того чтобы с сочувствием спросить: «Не ушиблись ли вы?» — попрекает: «Не умеете ездить»!
Дубец обнял побледневшую Желку за талию и бережно повел ее на луг. Сняв белый китель, он положил его на траву и усадил девушку. Попросив подождать его возвращения, вскочил на своего серого и галопом помчался к себе в поместье.
Ландик чувствовал себя ужасно — его унизил Дубец и оскорбила Желка. А Желка полагала, что гнев ее уместен — и не столько потому, что она выпала из брички и от испуга потеряла сознание, сколько потому, что он не послушал ее и поставил себя в неловкое положение, а ее — в смешное. Оба молчали, как могильный холм над гробом любви-младенца, который умер, едва начав говорить. Жеребец пощипывал траву у обочины, не заботясь о печальном обряде погребения.
Прошло несколько минут. Ландик пересилил себя и предложил:
— Поедемте домой.
— Вдвоем на одном коне?
— Я пойду пешком.
— Я уж лучше подожду, — холодно отказалась Желка, не повернув головы.
— Ну и дожидайтесь вашего вельможу, я с ним не поеду.
— Как угодно, пан доктор.
Дернув плечом, Ландик пошел к коню. Уже сидя в седле, он спросил еще раз:
— Поедете или будете ждать?
— Подожду.
— Я приеду за вами в коляске! — крикнул он.
Желка не ответила.
Так бывает с человеком: сегодня на коне, а завтра под конем.
Тетушка между тем тщетно ожидала к завтраку своих молодых гостей. Они прибыли только к обеду, в двух экипажах: в одном приехали Желка и Дубец, а в другом, несколько позже, — Ландик.
Желка уже оправилась от испуга, бледности как не бывало, она опять была румяна и весела. Яник был грустен, он заметно хромал.
Завидев Дубца с Желкой, тетка нахмурила брови. Ей не по душе было видеть их вместе. Этот ловелас еще испортит неопытную девушку. Она почти ненавидела соседа и за дом, в котором «царствовала пани горничная», и за распутную жизнь, но больше всего за то, что и ее когда-то подвел «демократ», а вернее сказать, «где-мог-крад». Дело в том, что однажды он купил у нее пятнадцать вагонов пшеницы по сто тридцать пять крон за центнер, а месяц спустя акционерное общество, генеральным директором которого он был, продавало эту пшеницу на десять крон дороже. Она тогда локти кусала, что не дождалась, пока установятся цены. С тех пор Дубец стал в ее глазах вором, а зерновой синдикат — разбойничьим вертепом, который не только не помогает бедным крестьянам, а наоборот, обдирает их как липку и, пользуясь их безденежьем, скупает зерно по дешевке, а продает втридорога. Так наживают миллионы. Но кто, скажите, кто? Когда пшеница подорожает, у крестьян уже нет ни зернышка.
