Эльзас и Страсбург | страница 28
Причина, заставившая благородное семейство покинуть Бученек, вполне понятна. Именно отсюда в поисках приключений уехал молодой Жорж-Шарль и сюда же в 1837 году вернулся с женой, Екатериной Гончаровой – тихой, милой скромницей, только внешне походившей на свою блистательную сестру Натали. После его кончины всем старшим мальчикам в роду стали давать имя Жорж, невзирая на примету, согласно которой участь мертвого предка переходит к новорожденному вместе с именем. Вопреки здравому смыслу здесь хранится и то, что служит мрачным напоминанием о драме на Черной речке – темный силуэт с мишенью на груди, помещенный в замковую башню.
Судьба подарила Жоржу-Шарлю долгую жизнь, но не дала ни счастья, ни просто покоя, заставив нести тяжкое бремя вины за ошибки молодости. Он заседал в правительстве страны и возглавлял муниципалитет Сульца, снискав любовь соотечественников, а также звание почетного гражданина и лучшего мэра в истории города. Его имя носит одна из центральных улиц, та, на которой была уложена первая труба городской канализации, появившейся благодаря заботе и деньгам Дантеса. «Застрели меня Пушкин, эльзасцам было бы труднее избавиться от выгребных ям», – шутил Жорж-Шарль в семейному кругу.
В последние годы жизни, будучи одиноким седовласым стариком, барон проводил долгие часы на скамейке под старым дубом. Это дерево он распорядился посадить перед замком в день рождения старшей дочери. Никто из близких не слышал от него рассказов ни о российских приключениях, ни о «славном прошлом» вообще. Наверное, слишком тяжелы были воспоминания, которые, впрочем, он доверял дневнику. Записки Дантеса, как и письма всех поколений рода, хранились в полуподвальной комнате с каменными стенами и дверью, окованной еще при возведении замка, несколько веков назад. Семейный архив покинул дом вместе с хозяевами, но комната осталась секретной, поскольку теперь в ней располагается клозет. Исчезла и старинная дверь, наверное, слишком тяжелая для того, чтобы ею пользовались туристы. Лишь скрип дверных петель, которые новые владельцы намеренно не смазывают маслом, вызывает в памяти прошлое.
Под этим дубом старый барон Дантес проводил долгие часы
В подвале Бученека висит картина эльзасской художницы русского происхождения. На ней изображены Пушкин и Наталия на балу, отвернувшиеся друг от друга, недовольные, усталые, одинокие среди чужих, недобро настроенных людей. Поэт ощущал интригу, постоянно раздражался и, как говорили, сам искал случая сорвать на ком-нибудь свое возмущение, чтобы прекратить разговоры, судя по всему, бывшие не просто сплетней. На картине видно, что конфликт между супругами вышел за рамки семейных отношений. Подобно всякому гению, Пушкин интересовался только собой и своим искусством, не признавая в жене самодостаточной личности. Невозможно усомниться в его любви к Натали, такой красивой, печальной, послушной, стыдливой, истинно русской женщине, пусть даже принадлежавшей к высшему свету. Если верить дневникам Дантеса, француз видел ее совсем другой – живой, умной и тонкой, с пылкой душой, полной чувств и желаний, о которых не подозревал муж.
