И рядом никого, кто бы объяснил происходящее, вот что совсем плохо было.
— Люди — просипел я — Человеки. Есть тут кто?
— Есть — подтвердил грудной женский голос, и в поле моего зрения показалось лицо немолодой, но очень миловидной женщины, одетой в белый халат — Очнулся?
— Видимо — с сомнением ответил я — Пить хочу. А где я?
— В больнице — сообщила мне женщина — В реанимации. Пить сейчас дам, только немного, а то тебя стошнить может.
— Стошнить меня и без воды может — заверил ее я — Очень меня штормит.
— Лучше не надо — попросила меня женщина.
— Как пойдет — не стал ее обнадеживать я и с глотнул теплой воды из носика чайничка-поилки, который она уже поднесла к моему рту.
Напившись, я облегченно вздохнул — одной проблемой стало меньше.
— А это кто там так жутко хрипит? — решил для начала узнать я.
— Иванко отходит — без особого сожаления сказала женщина — Бомж местный, можно сказать — достопримечательность. Надоел всем — сил нет, прости господи. Хотя — может и в этот раз выкарабкается, у него как у кошки девять жизней. Какую дрянь только не лакает — и все ему ничего. В худшем случае сюда попадает, пару дней несет всякий бред, а после снова на волю, политуру пить. Но в этот раз переборщил — стеклоомыватель — это не шутки.
— Ыга — сообщил Иванко, видимо услышав свое имя — Ыга!
— Вот и весь его словарный запас — констатировала женщина — Раньше-то побольше был, но в последнее время он совсем отупел. Да угомонись ты, халамидник!
Бомж Иванко хрюкнул, шумно испортил воздух, и снова то ли захрипел, то ли захрапел.
— Эва как — я загрустил, предвидя веселую ночь в соседстве с бомжом Иванко, несущим всякий бред — А никак нельзя сделать так, чтобы или его куда-то увезли, или меня? Я человек широких взглядов, но бомж — этот перебор. У него, наверное, и вши есть.
— А куда? — развела руками женщина — Врач сказал — в реанимацию — значит в реанимацию. Терпи. Я же терплю.
И мне пришлось всю ночь терпеть бомжа Иванко, который и то в самом деле то нес какой-то бессвязный бред, то начинал петь песни, то шумно и затейливо пускал злого духа. И, скажу честно, когда он к рассвету наконец затих, я даже испытал чувство радости — так он меня достал. Это не по-христиански, но, с другой стороны — помести в такие условия служителя церкви и еще неизвестно, что у него со смирением будет. К тому же еще неизвестно — помер он или нет. Главное — тишина настала.
Утро вышло повеселее, чем ночь. Для начала появился главврач больницы, который был со мной очень любезен, возмутился тем, что Иванко, оказавшийся живым, до сих пор тут, а не отправлен пинком за порог больницы и велел перевести меня в отдельную палату, где я с чувством глубокой радости узрел Азова, который держал в руках авоську с апельсинами.
