Семка вразумился этому и целый день, как собака на цепи, ходил вокруг палатки.
А вечером — снова таскаться с мешками.
Так и проходила его жизнь.
И вдруг, жизнь пошла кувырком.
По воскресеньям торговали до четырех часов.
Вечером Семка вышел на улицу, и что же думали, — у себя же на дворе увидел пионера. Он сидел на крыльце и теребил галстух. Семка подошел к нему и спросил.
— Тебя как зовут?
— Ваня.
— Ты пионер?
— Да.
— А какой праздник был у вас на той неделе? Я видел как вы с флагами ходили.
Пионер пригласил Семку сесть рядом.
— А что, хорошо было?
— Ой, как хорошо!
— Это у нас международный юношеский день был.
И Ваня стал ему рассказывать о значении его, о ребятах, о жизни пионеров. Семка слушал отквасивши губу, а потом спросил.
— Ты чей?… Ты пролетарьят?
— Да. Я сын кузнеца. Живет мой отец в этом доме. Я в отпуск пришел к нему…
— А ты кто? — Ты не сын этому спекулянту?
— Я?… Нет!..
И замотал головой.
— Я — Семка… Я живу у него так, в приемышах. Я сам с Волги. Зайцем приехал в Москву, в голод. А он подобрал меня… Эх, хорошо на Волге-то у нас было, вольно… Во, как вольно.
Он широко развел руками.
— Голод только все сгубил. Дом заколотили и разбежались кто куда. Я вот, сюда, в Москву попал…
Потом немножко помолчал.
— Мучит он меня, мой-то хозяин, — гоняет…
— А ты в пионеры к нам приходи, — сказал Ваня. У нас хорошо. Жизнь у нас здоровая, умная. Мы учимся. Мы маленькие коммунисты.
Ваня рассказал Семке про всю пионерскую жизнь. Семка слушал — аж слюна потекла.
— А меня в пионеры возьмут?
Ваня не успел ответить. Семка как ужаленный подпрыгнул. На другом крыльце стоял Егор Михеич и злобно кричал:
— Семка, подь сюда!
Семка подбежал к нему.
— Ну-ко, ну-ко, пойдем сюда.
В коридоре схватил за волосы и прижал к стенке.
— Не смей с ним разговаривать, не смей, тебе говорю, а то придушу вот тут.
Он уж хрипел и все наседал.
— Я тебя, стервака, я тебя выброшу, я тебе пикнуть не дам.
В это время вышла Пелагея Петровна.
— Ай, батюшки, да што-жо это, Егор Михеич; за што ты его?
— Молчи! Отвяжись, а то и тебе попадет. У меня шутки плохи…
Семка очувствовался только тогда, когда ударился о сундук. Егор Михеич швырнул его, как котенка, и пошел в передний угол. Семка прижался к печке и со слезами на глазах выслушивал угрозы:
— Я тебя выгоню, я тебя под вокзал пущу, — сопли морозить на зиму…
На другой день, не договоренное вчера, Семка договорил. Торговли у них в этот день не было, так-как Егор Михеич закупал товары, а потом куда-то, в учреждение, потребован был.
