Приезжий нажал на рычаг и коротко задумался, глядя мимо Чистодела. Похоже, пацан и впрямь простудился. Барабанщик тоже жалуется, что продрог в подворотне и больно глотать. Но «похоже» — не наверняка.
Он набрал 09, узнал телефон детской поликлиники. Короткие гудки.
— Учись работать, — назидательно бросил Чистоделу. — Кстати, не замечаю, дорогой, чтобы ты куда ходил служить. На больничном? Или болтаешься без определения?
— Зачем, все законно. Доска на голову упала, дырка в черепушке — полагается инвалидность.
— Инвалид труда, герой наших скромных будней… — Номер освободился, и Приезжий залился соловьем: — Алло, детская поликлиника? Девушка, милая, умоляю простить, но должен срочно лететь в командировку, а жена позвонила с работы, что сын заболел. То ли мне уезжать, то ли оставаться… Сделайте любезность, посмотрите, доктор был уже у нас, какой диагноз?.. Преображенский проезд, 16, 38… только катар дыхательных путей? Ясно… Спасибо, лечу с легким сердцем!
Нет, пока счастливая звезда не изменила Приезжему, за племянником можно не присматривать. Три дня постельного режима развязывали руки для поисков купца.
Миша Токарев втайне преклонялся перед Зиночкой Кибрит. Известие о нависшей над ней угрозе он воспринял как кровную беду. Где-то под сердцем возникло глухое, не дававшее покоя жжение. С радостью стал бы он сейчас ее безотлучным телохранителем, телохранителем Сережки, даже Рикки и — доведись — бился бы за них до последнего издыхания.
Но заявить что-либо подобное вслух Миша, конечно, не мог. Да и смехотворно оно было бы — телохранителями ведал, по распоряжению генерала, Томин. Взрывной, талантливый, напористый сыщик. Муровец. Токарев же имел другую выучку, исполнял другие функции и числился оперативником в службе БХСС.
И потому, заучив назубок приметы двух срочно и позарез необходимых следствию врагов Кибрит, отправился на квартиру Миркина, дабы вытянуть из соседей все возможное о его связях.
— Ах! — приветствовала его Прахова. — Я вижу, ко мне с конфиденциальной беседой. Прошу.
Они вошли в обширную комнату, разгороженную ширмами и беспорядочно заставленную не то хламом, не то антиквариатом. Здесь помещался огромный рояль, шкафы резного дерева, в изобилии громоздились этажерки, вазы, вазочки, картины и безделушки.
— Старые люди — старые вещи, — прокомментировала хозяйка. — Не выпьете ли кофе? Я скажу Насте…
— Нет-нет, спасибо.
— Садитесь, где вам уютней. А я вот сюда. Когда-то это кресло мне очень шло… — кресло на львиных лапах едва вместило ее дородные телеса; на столике рядом чернел телефонный аппарат.
