А затем меня выдернуло давлением вырывающегося газа. Из-за отсутствия воздуха и силы тяжести я не чувствовал ничего, кроме легкости. Стремительный выдох корабля унес последний вызывающий рык Рата, заглушив голос воина в темном, беззвездном космосе. Пожиратель Миров попытался ударить меня с разворота — не из жалкой безнадежности, а принужденный тем, что подпитывало его ярость — но медленно опускающийся фалакс прошел мимо цели.
Лазерные вспышки прорезали тьму, пронзая нас своими ослепительными лучами. Рата порвало в клочья, так же, как и моих братьев. Я увидел, как пронзило в грудь Азота, после чего скользящим ударом задело меня.
Я завертелся, исчезая в бесконечной пустоте. Просто ещё один кусок мусора.
Передо мной раскинулось зрелище сражающихся звездолётов, ужасное и прекрасное одновременно. Бортовые залпы рассекали километры космоса. Расцветали взрывы, жалкие в своем безмолвии. «Горгонеска» накренялась, её двигатели заглохли, а щиты и броня оголились.
Дойдя до критического состояния, её варп-двигатели стали похожи на рассвет маленького солнца, беззвучную вспышку удивительного света, опалившего мои сетчатки. Из-за давления ударной волны я пришел в движение, мою броню продолжал покрывать иней, даже когда я почувствовал взрывной ожог последнего драматичного вздоха «Горгонески».
— Я мало что помню после этого, — сказал я своим обвинителям. Передо мной вновь предстала чёрная палуба «Упрямого», когда я оставил воспоминание о «Ретиарии» позади, — кроме того, как пришел в себя в вашем апотекарионе и меня привели в этот ангарный отсек для скорого суда. — Я не смог сдержать горечь в своем голосе.
— Ты считаешь, что с тобой жестоко обращались, легионер Галлик?
Я отказался отвечать, моя голова согнулась под холодной тяжестью лезвия топора на моей шее. Мёртвые взгляды моих застывших на палубе обезглавленных братьев, казалось, насмехались надо мной. И я собирался присоединиться к ним.
— Прежде, чем вы убьете меня, — наконец произнес я, — скажите мне, мы прорвали блокаду?
Мой обвинитель вышел вперед, в свет. Я услышал, как он сделал рукой какой-то жест — раздалось жужжание старых сервоприводов запястья или же локтя — и почувствовал, что давление на мою шею ослабло. Я посмотрел в лицо Железного Отца, но не узнал его.
Он был весь в шрамах, его левая щека и часть черепа тускло блестели в полумраке. Подобная проволочному войлоку плотная седая борода была острижена, на выступающем, властном подбородке осталась только похожая на наконечник копья бородка. Почтенный Железный Отец смотрел на меня так, словно я был грязным маслом, которое ему нужно соскрести со своих оружий.
