С тех пор не поступало сообщений ни от Аттика, ни о враге.
Мощные штормы, разыгравшиеся в имматериуме, сделали связь почти невозможной, а путешествия — опасными. Рисковать имело смысл лишь ради ценной награды. Возможно, «Тармас» ей и окажется. Местонахождение корабля имело свой смысл. По представлению Кхалиба, как раз до него корабль и мог доползти после Гармартии.
К ним присоединился Леваннас.
— Что думаете, капитан? — спросил он. Леваннас стал связующим звеном между Железными Руками и Гвардией Ворона. Дипломатическими умениями, необходимыми для этой роли, он обладал, по-видимому, от природы, поскольку офицерского звания не имел. Среди бежавших с Кхалибом офицеров не оказалось.
— Это явная ловушка, — ответил Кхалиб. Обсуждать с Леваннасом стратегию было сложно. Гвардия Ворона и Саламандры не предали его примарха, Ферруса Мануса, но и не последовали за ним в бой, как должны были. Он знал, что Леваннас верил в правильность решений, которые принял Корвус Коракс. Он знал, что ничего не достигнет, отталкивая от себя воинов Девятнадцатого легиона.
Но доверие — это иное. Доверять он не мог.
Однако должен был довериться или по крайней мере выслушать его. Оставшимся Железным Рукам придется принять новый тип войны. И как бы неприятно ни было ему это признавать — даже самому себе, — Гвардия Ворона в этом типе разбиралась лучше всех.
— Да, — согласился Леваннас. — Ловушка. Но она не обязана быть успешной.
— Дети Императора небрежностью не страдают, — сказал Рауд. — Ловушка будет хорошей.
— В противном случае я буду оскорблен, — ответил Кхалиб. — Еще больше, чем оскорблен сейчас методами, к которым мы вынуждены прибегнуть.
— Бей из теней, а потом удирай, — пробормотал Рауд.
Леваннас улыбнулся, показывая, что не обижен.
— Бесчестны лишь предатели, — сказал он. — Тени не лгут, братья. С тем, кто их понимает, они искренни, как не может быть искренен и свет.
Пока Гвардеец Ворона говорил, Кхалибу начало казаться, что сумеречный свет Галераса ослабевает вокруг него. Он стоял на открытом пространстве, как и все они, но становился менее отчетливым. Вдруг стало трудно разглядеть за пепельным дождем его жесткие черты лица. Его неподвижность начала восприниматься как отсутствие. Он был в тенях, он был тенями, и Кхалиб понял, что его слова была правдой. Исчезая с глаз, Леваннас открывал им свою сущность.
Кхалиб взглянул на свою правую руку. Он пошевелил пальцами, уже более двухсот лет не состоявшими из плоти и крови. И задумался над собственной правдой — правдой Железных Рук, которую теперь должен был защищать яростнее, чем когда-либо.
